"Альфред Хейдок. Три осечки (Рассказ волонтера из русского отряда Чжаи Цзу-чана)" - читать интересную книгу автора

того проклятого дня, когда ему вздумалось продырявить статую в кумирне, с
ним что-то случилось: он стал чувствовать себя как бы мертвым... В
госпитале раненые китайские солдаты, которым почему-то стало известно его
приключение, сторонились его и просились в другую палату, ссылаясь на
невыносимо тягостную атмосферу, якобы окружающую его... Но он надеялся, что
казарма и старые товарищи не будут так чувствительны... Однако - нет!
Бредни оказались сильнее взрослых мужчин... Ему остается только поскорее
избавить себя и других от этих тягостных переживаний, которые могут свести
с ума... Он уже раз умирал и таким образом расплатился за первую осечку...
Если "те" настаивают (не объяснил, кто "те", но произнес это слово
повышенным голосом) - так он не прочь заплатить и за вторую...
Нож, лежащий на столе, словно совершил прыжок, чтобы очутиться в его
руке, а мой хмель улетучился без остатка при виде человека, который быстро
нанес себе несколько ударов лезвием, стараясь перерезать горло...
Я и фельдфебель бросились на него и вырвали нож, но должны были
сознаться, что слишком поздно: на беглый взгляд, ранения не могли кончиться
выздоровлением.
И все-таки он выздоровел и явился обратно в свою часть, откуда по
собственной просьбе был переведен на бронепоезд. Я тоже перевелся бы на его
месте: не надо было иметь много прозорливости, чтобы на всех лицах читать
болезненное любопытство и плохо скрытую уверенность, что расплата за третью
осечку неминуема. В это верили все и об этом говорили слишком громко - речи
могли доходить до его слуха...
Теперь мне известно, что на бронепоезде ничего не знали о его предыдущих
похождениях, и поэтому его смерти, последовавшей во время ночного боя,
смерти при захлебывающемся такании пулеметов, со вспыхивающими во мраке
огоньками ответных выстрелов и напряженной суетой перебежек,- не было
придано никакого сверхъестественного значения.
Но меня - меня мучает все происшедшее - поневоле напрашивается вопрос: о
чем оно свидетельствует?
О том ли, что я и другие, бывшие свидетели этих сцен, своим необдуманным
поведением и намеками наталкивали Гржебина на мысль о его обреченности,
которая в результате превратилась в манию, или же то было наказание,
низринувшееся из таинственного мира неведомых сил за кощунственное
поведение?
Кроткий лик Христа чудится мне в поднебесье, и мне хочется воскликнуть:
- Ты, о Ты, Всепрощающий! Доколе ты будешь переносить поругание Твоих
храмов, которые камень за камнем кощунственной рукой растаскиваются на моей
родине? Разве действительно нет предела Твоей кротости, необъятной, как
эфирный океан Вселенной?

(с) Чудеса и Приключения N 01/91