"Эрнест Хемингуэй. В чужой стране" - читать интересную книгу автора

- Ранение? - спросил он.
- Несчастный случай на заводе, - сказал врач.
- Весьма любопытно, весьма любопытно, - сказал майор и вернул снимок
врачу.
- Убедились теперь?
- Нет, - сказал майор.
Было трое пациентов одного со мною возраста, которые приходили каждый
день. Все трое были миланцы; один из них собирался стать адвокатом, другой
- художником, а третий хотел быть военным. И после лечебных процедур мы
иногда шли вместе в кафе "Кова", рядом с театром "Ла Скала". И потому, что
нас было четверо, мы шли кратчайшим путем через рабочий квартал. Нас
ненавидели за то, что мы офицеры, и часто, когда мы проходили мимо, нам
кричали из кабачков: "Abasso gli ufficiali!" [Долой офицеров! (итал.)]. У
пятого, который иногда возвращался из госпиталя вместе с нами, лицо было
завязано черным шелковым платком; у него не было носа, и лицо ему должны
были исправить. Он пошел на фронт из Военной академии и был ранен через
час после того, как попал на линию огня. Лицо ему потом исправили, но он
происходил из старинного рода, и носу его так и не смогли придать должную
форму. Он уехал в Южную Америку и служил там в банке. Но это было позже, а
тогда никто из нас не знал, как сложится жизнь. Мы знали только, что война
все еще продолжается, но что для нас она кончена.
У всех нас были одинаковые ордена, кроме юноши с черной шелковой
повязкой на лице, а он слишком мало времени пробыл на фронте, чтобы
получить орден. Высокий юноша с очень бледным лицом, который готовился в
адвокаты, был лейтенантом полка Ардитти и имел три таких ордена, каких у
нас было по одному. Он долго пробыл лицом к лицу со смертью и держался
особняком. Каждый из нас держался особняком, и нас ничто не связывало,
кроме ежедневных встреч в госпитале. И все-таки, когда мы шли в кафе
"Кова" через самую опасную часть города, шли в темноте, а из кабачков
лился свет и слышалось громкое пение, и когда пересекали улицы, где люди
толпились на тротуарах, и нам приходилось расталкивать их, чтобы пройти, -
мы чувствовали, что нас связывает то, что мы пережили и чего они, эти
люди, которые ненавидят нас, не могут понять.
Все было понятно в кафе "Кова", где было тепло и нарядно и не слишком
светло, где по вечерам было шумно и накурено, и всегда были девушки за
столиками, и иллюстрированные журналы, висевшие по стенам на крючках.
Посетительницы кафе "Кова" были большие патриотки. По-моему, в то время
самыми большими патриотками в Италии были посетительницы кафе, да они,
должно быть, еще и теперь патриотки.
Вначале мои спутники вежливо интересовались моим орденом и спрашивали,
за что я его получил. Я показал им грамоты, где были написаны пышные фразы
и всякие "fratellanza" и "abnegazione" ["братство" и "самоотверженность"
(итал.)], но где на самом деле, если откинуть эпитеты, говорилось, что мне
дали орден за то, что я американец. После этого их отношение ко мне
несколько изменилось, хотя я и считался другом по сравнению с
посторонними. Я был их другом, но меня перестали считать своим с тех пор,
как прочли грамоты. У них все было иначе, и получили они свои ордена
совсем за другое. Правда, я был ранен, но все мы хорошо знали, что рана в
конце концов дело случая. Но все-таки я не стыдился своих отличий и
иногда, после нескольких коктейлей, воображал, что сделал все то, за что и