"Эрнест Хемингуэй. Столица мира" - читать интересную книгу автора

половины прихватывая нож, туго прикручивая и потом завязывая узлом, обе
горничные, сестры Пако, направлялись в кино, смотреть "Анну Кристи" с Гретой
Гарбо. Один из двух священников сидел на постели, в нижнем белье и читал
свой требник, а другой надел уже ночную сорочку и бормотал молитвы,
перебирая четки. Все тореро, за исключением того, который был болен, уже
совершили свой вечерний выход в кафе Форнос, и высокий смуглый пикадор играл
на бильярде. Маленький неразговорчивый матадор пил кофе с молоком за
столиком, вокруг которого теснились пожилой бандерильеро и еще несколько
настоящих профессионалов.
Подвыпивший седой пикадор сидел за рюмкой коньяка и с удовольствием
поглядывал на соседний стол, где матадор, который утратил мужество, сидел с
другим матадором, который сменил шпагу на бандерильи, и с двумя довольно
потрепанного вида проститутками. Торговец остановился на углу и беседовал с
приятелями. Высокий официант сидел на собрании анархо-синдикалистов и ждал
случая выступить. Пожилой официант расположился на террасе кафе Альварес и
потягивал пиво. Хозяйка Луарки уже заснула, лежа на спине: большая, толстая,
честная, опрятная, добродушная, очень набожная, все еще не переставшая
оплакивать и каждый день поминать в своих молитвах мужа, который умер
двадцать лет назад. Один в своей комнате, матадор, который был болен, ничком
лежал на постели, зажимая рот платком.
А в пустой столовой Энрике затянул последний узел на салфетках,
которыми ножи были привязаны к ножкам стула, и поднял стул. Он повернул его
ножками вверх и держал над головой так, что ножи торчали по обе стороны
лица.
- А тяжело, - сказал он. - Смотри, Пако, это очень опасно. Лучше не
надо. - Он весь вспотел.
Пако встал к нему лицом и во всю ширину расправил фартук, захватив по
складке каждой рукой: большие пальцы вверх, указательные вниз, во всю
ширину, чтобы привлечь внимание быка.
- Кидайся прямо вперед, - сказал он. - А потом поворачивай, как бык.
Кидайся столько раз, сколько захочешь.
- А как ты узнаешь, когда делать последний взмах? - спросил Энрике. -
Лучше всего, делай три полных и одну полуверонику.
- Ладно, - сказал Пако. - Только ты иди прямо вперед. Ю-у, torito! Иди,
бычок, иди!
Низко пригнув голову, Энрике разбежался прямо на него, и Пако взмахнул
фартуком в тот самый миг, когда острие ножа прошло около его живота. И когда
оно мелькнуло перед ним, это был для него настоящий рог: черный, гладкий, с
белым концом. И когда Энрике, проскочив мимо него, повернулся, чтобы снова
броситься, - это разгоряченная, израненная туша быка прогрохотала мимо,
потом извернулась по-кошачьи и снова пошла на него, когда он медленно
взмахнул плащом. Потом бык снова повернул и, не сводя глаз с приближающегося
острия, он ступил левой ногой вперед на два дюйма дальше, чем нужно. И нож
не мелькнул мимо, но вонзился: легко, словно в мех с вином, и что-то
брызнуло, обжигая, из-под внезапного упора стали внутри, и Энрике закричал:
"Ай! Ай! Дай я вытащу!" - и Пако повалился, все еще не выпуская из рук
фартука-плаща, а Энрике тянул стул к себе, и нож поворачивался в нем - в
нем, в Пако.
Наконец нож вышел, и он сидел на полу, в расплывающейся все шире теплой
луже.