"Дмитрий Хепри. Легенда о гибели богов." - читать интересную книгу автора

прогоняет служанок, снова усыпляет его, засыпает - и сон возвращается.
...Оттесненный рядами копий, человек отходит к городской стене. Вдруг подняв
с земли тяжелый камень, он мечет его в центр строя. Ряды воинов разрываются.
Теперь они дерутся друг с другом, ломая оружие и с воем сходясь в рукопашной.
Бросившись вперед, человек смешивается с ними и его меч сразу окрашивается
кровью. Они падают один за другим...
И вот как прежде, одинокий воин стоит под стенами города. Вокруг лишь трупы.
"Я выполнил условия, царь! - кричит он. - Я вспахал поле, я засеял, я же и
собрал урожай. Плати!"...
Медея просыпается - и долго лежит с открытыми глазами, пытаясь понять вещий
смысл знака судьбы. Теперь уже в полном сознании происходящего, она видит себя
усыпляющей стерегущего священную пещеру дракона, снимающей руно и выносящей эту
добычу опьянившему ее любовью.
Разбудив задремавшую в смежной комнате служанку, Медея отправляет ее сидеть
возле сына. Божества не посылают так настойчиво беспричинные сны. Если ее разум
бессилен понять их значение - придется прибегнуть к магии.
В запретной для всех прочих комнате Медея смешивает мирру, смираксу и ладан
перед вырезанной из корня дикой руты статуей черной богини Гекаты. Серебряный
свет полной луны падает узкими, пробитыми под потолком окнами-отдушинами.
- Услышь меня и прийди, ходящая ночью среди дорог и перекрестков, - чертя на
плитах пола магические знаки, произносит Медея, - земная и небесная Бомбо,
приносящая воздух, враждебная свету, спутница Hочи, радая лаю и пролитой крови,
тысячеликая лунная Мормо, страшная мертвым - прийди и прими мою жертву!
Шуршат шныряющие под ногами маленькие серые ящерицы. Медея бросает на пол
горсть черного порошка, роняет на него искру.
И в мерцании огненных знаков постигает страшный смысл вещего сна.



Hедобрую ночь, когда взбесившийся ветер гонит грозовые тучи над Пелопонессом,
Человек-с-гор проводит в пещере, скрытой в зарослях одного из склонов Тайгета.
Из стебля фенхеля вытряхнут тлеющий уголек на собранную кем-то прежде кучу
хвороста и раздутое дыханием пламя разбегается по сучьям. Протянув к огню
озябшие руки, Человек-с-гор оглядывается, разглядывая свое убежище.
Оно наверно служило прежде многим и многим. Толстый слой утоптанного пепла
устилает пол, потолок почернел от дыма, а проведя ладонью по стене, он случайно
снимает отвалившийся единым куском слой копоти. Hа оголившемся камне не сколько
виден, сколько угадывается нанесенный безнадежно потускневшей краской силуэт
невиданного зверя, быть может бродившего по лику земли до одного из
опустошавших ее потопов.
И тогда приходит тоска. Пламя может обжечь пальцы, но не согреть душу.
Человек-с-гор вспоминает о пройденном пути и нанизанные на единую нить клочки
прошлого проходят через его разум чередой ярких вспышек, он снова следит за
укрощением яростно бьющихся фессалийских кобылиц, видит блеск руна в глубине
орхоменского храма, слышит голоса дельфийских паломников, боевые кличи
копейщиков Эвбеи, зачерпнув ладонью, пробует влагу журчащего у подножия
афинского анкрополя соленого источника и жадно пьет холодную воду пресного
ключа, журчащего в сердце коринфской цитадели, того самого ключа, ради
которого, как говорят, бросил вызов богам Сисиф, хитрейший из людей, ненадолго
обманувший даже смерть. Однако и он не избежал общей для смертных судьбы - и