"Филипп Эриа. Золотая решетка [H]" - читать интересную книгу автора

Лучше всего суррогаты, по крайней мере, не вредят здоровью, например
экстракт из водорослей, но лично я никак не могу привыкнуть: салат
хрустит на зубах. И все-таки все бы это ничего, если бы не очереди. Можете
мне поверить, привычка к очередям превратилась у многих в какую-то манию,
навязчивую идею. Достаточно увидеть очередь на тротуаре - и человек сразу
пристраивается в хвост, даже не узнав, что продают, чего ждут люди, даже не
имея соответствующего талона.
Агнесса отвернулась, но тут же услышала беседу соседей с другой
стороны. Тут говорили о патрулях, о том, что появление на улице после
комендантского часа грозит чуть ли не смертью, о том, что в некоторых
округах Парижа людей заставляют по три дня сидеть дома и любоваться из окон
пустынными улицами, о репрессиях в ответ на покушения, о приказах, которые
появляются утром на стенках уличных уборных, и где двумя длинными столбцами
напечатаны имена расстрелянных этой ночью заложников. У говорившего были
впалые щеки, и, хотя в его рассказе не чувствовалось той страшной
растерянности, что у рассказчицы, самый тон был тот же - какое-то сочетание
скорбного упрека и гордости, что Агнессе уже не раз приходилось улавливать в
разговоре с людьми из оккупированной зоны. Рассказчик сообщил, что десять
дней тому назад в Париже были расстреляны в один день сто заложников и что
Штюльпнагель обложил евреев, проживающих в оккупированной зоне, контрибуцией
в один миллиард. Тут он заметил, что Агнесса прислушивается к беседе, и
подмигнул своим собеседникам. Те поняли, наклонили к нему головы, и теперь
рассказчика почти не было слышно. Агнесса поднялась с места, вышла. Дверь с
оклеенными стеклами закрылась за ней, вновь вернула ее в кромешную тьму.
Бродя по вокзалу, Агнесса не находила уголка, где могла бы приткнуться.
Вход в зал ожидания был воспрещен: помещение передали морской полиции. На
часах у двери стояли солдаты морской пехоты в касках с ремнем под
подбородком: псевдоармия под стать здешнему псевдозатемнению. Агнесса
подумала, что отсюда можно было бы соединиться по телефону с Пор-Кро. Но тут
же сообразила, что после семи часов вечера связь с островом допускалась лишь
в экстренных случаях, к тому же было уже слишком поздно и ей не хотелось без
особой нужды беспокоить милую Викторину, которой она доверила своего сына.
В конце концов ей удалось обнаружить рядом с багажным помещением темный
уголок, где она и уселась на какой-то ящик.
Сюда пассажиры не заглядывали. Она сидела, не шевелясь, она мучительно
обдумывала все, что пришлось услышать в буфете, ее мысль лихорадочно
работала, хотелось что-то понять, представить себе воочию. Начиная с июня
сорокового года, она, можно сказать, ни разу не ступала на землю материка, в
Гиере бывала только по самым неотложным делам, а уж дальше ни шагу. К
маленькому этому островку, где проживало всего тридцать обитателей, ее
приковывали заботы о ребенке, а также хозяйственные заботы. То, что ей до
сих пор приходилось слышать насчет условий жизни в оккупированной зоне, не
позволяло сделать ясных выводов: столько ко всему примешивалось сплетен,
неправдоподобных выдумок и явно подозрительных преувеличений! Видно, тетя
Эмма в свое время не зря утверждала, что в этой дочери господ Буссарделей
сидит не столько бес, сколько дух противоречия. И в самом деле, Агнесса
предпочитала оставаться скептиком в современных условиях, скептиком во что
бы то ни стало и из принципа; она старалась не слышать ежедневно
распространявшихся слухов, независимо от того, кому они были на пользу. Это
лучшее средство быть порядочным человеком, любила она повторять. И включала