"Филипп Эриа. Золотая решетка [H]" - читать интересную книгу автора

куска толстой шерсти или искусственного шелка, но у всех тюрбаны еще хранили
складки, свидетельствовавшие о прежнем их употреблении, у всех они были
сделаны на один манер, скрывая затылок и уши и выступая узлом повыше лба,
похожие не то на сбившийся на сторону бинт у беспокойного больного, не то на
тюремный колпак. Агнесса подумала, что это должно быть, в конце концов,
довольно практично и что не так уж трудно повязывать тюрбан: нужно только
набить себе руку. Здесь, по другую сторону демаркационной линии, эта мода
еще не укоренилась.
Одна из женщин, сидевшая ближе всех к Агнессе, что-то возбужденно
рассказывала, откусывая большие куски от бутерброда. Ее спутники, очевидно
принесшие ей это угощение, не очень прислушивались к рассказу, и видно было,
что они сами но могут оторвать глаз от огромного ломтя, пропитанного
маснлом; меж тем дама продолжала говорить, никому не предлагая поделиться
своим добром, и при каждом щелкании челюстей, перемалывавших хлеб, с ломтя
струйкой текло оливковое масло. Путешественница старалась не уронить ни
крошки, и в то же время ей хотелось поскорее рассказать все, что она знала;
это лихорадочное поглощение пищи сопровождалось таким же болезненным
недержанием речи.
- Выпей чего-нибудь, - советовали ей, - а то, не дай бог, подавишься.
Кто-то предложил ей подержать бутерброд, но она не соглашалась
выпустить его из рук, судорожно вцепилась в него пальцами.
Ей налили вина, и все смотрели, как она пьет, а через мгновение вновь
послышался ее голос. Никто не пытался останавливать ее. В сущности, она не
сообщала никаких новостей о родственниках или друзьях, она рассказывала о
парижском голоде, о несправедливости в распределении пайков, о гнусности
черного рынка, о холоде, о чудовищных ценах на древесные опилки, о
полицейских свистках при малейшем проблеске света сквозь щелочку занавесок,
о том, как в часы пик происходят настоящие битвы и у входа в метро, и при
посадке в вагоны.
- Но самое страшное - это очереди! - воскликнула она. - У меня уже нет
сил стоять в очередях. Ведь приходится становиться в хвост, когда еще совсем
темно, хоть они и передвинули часы, а возвращаешься к себе - уже полдень.
Верно, верно, я вам не вру. Да еще счастье, если не объявляют воздушную
тревогу, потому что, если ты случайно окажешься далеко от дома и дежурный
попадется слишком рьяный, - пожалуйте в погреб! Хочешь не хочешь - все равно
заставят. Проходит час, ты выбираешься на поверхность и снова
пристраиваешься к очереди. А бывает и так, что после двух-трех часов
выстаивания, когда наконец наступает твоя очередь и ты входишь в лавку,
вдруг вывешивают объявление: сегодня продажи больше не будет! А кто виноват?
Все черный рынок - будьте уверены. Да, да, торгашам я это припомню. Если
выживем, сведем с ними счеты. А у вас в Ницце есть черный рынок? И вот
результат: посмотрите на мои руки, - закончила она с новой силой...
Рот у нее был набит едой, она протянула окружающим свои руки с раздувшимися,
как сосиски, пальцами, с потрескавшейся кожей какого-то бледно-лилового
оттенка. - Это недостаток жиров сказывается. И ничего тут не поделаешь.
Выдадут чуточку масла, а остальное своруют. Со всех сторон жульничество.
Эрзацы! Вместо кофе жареный ячмень, и прессованная мука из вики вместо хлеба.
Вот тебе еда, вот тебе и питье. А пирожки с рыбой продают готовыми - можете
жевать их сколько угодно, фарш хрустит на зубах, это просто размельченные
ракушки. Кажется, только оливковое масло еще не додумались подделывать.