"Филипп Эриа "Время любить" " - читать интересную книгу автора

толкотни Рено под этим предлогом обычно пользовался боковым выходом, а вся
основная масса учащихся предпочитала ворота главного двора, находившиеся на
противоположной стороне. И этот главный двор, где мы сейчас стояли, я тоже
открывала для себя впервые во всей его протяженности, без клочка тени для
защиты от полуденного небесного огня, в зигзагах беготни, в ребяческих
криках, не заглушавших грохот автобусов и машин, проходивших по бульвару.
Именно здесь должна при моем содействии возникнуть близость между двумя
мальчиками, но я чувствовала, что не так взялась за дело... Я сразу пошла в
наступление, стараясь быть как можно любезнее.
- Вам удобно начать в ближайшие дни? Пускай сперва будет только до
конца месяца, а там посмотрим. Сколько, по-вашему, потребуется часов в
неделю?
Не ответив на мой вопрос, юный математик повернулся к Рено:
- Ты не успеваешь или совсем слабак?
- Спросите у нашего учителя.
Мяч был отбит, и Рено тут же добавил:
- Мама, мне пора идти в класс.
И Рено своей солидной походкой направился к подъезду. Я крикнула ему
вслед:
- Увидимся вечером дома!
Как только Рено удалился, я, неизвестно почему, почувствовала
облегчение. Итак, я осталась наедине с незнакомым мальчиком, мне надо было
заставить его разговориться, условиться о плате, и все это удалось мне без
труда. Условиться надо было также и о месте уроков, вернее, речь шла о
повторении всего курса с самого начала; в этом мы оба были согласны.
- Место? - переспросил он. - Ну, это пустяки. Будем заниматься
где-нибудь здесь, в классе, после окончания занятий. Я попрошу разрешения.
Тут только я заметила его провансальский акцент.
И к этому провансальскому говору примешивалась еще какая-то неуловимая
интонация, которую я тогда не могла связать с определенной местностью.
Странствуя по этому краю, где что ни шаг, то свой микроклимат, я уже давно
убедилась, что в горах здесь говорят иначе, чем в долине, даже чуть ли не в
каждом поселке существует свой говор, и я почти безошибочно определяла
местожительство своих собеседников. Но в голосе этого мальчика пело
какое-то неизвестное мне эхо.
- Если бы мы не жили за городом, - сказала я, - я попросила бы вас
давать уроки у нас, но дорога идет все время в гору.
- На велосипеде не страшно, но я в интернате и не могу уходить. К тому
же у меня велосипеда нет, - добавил он весело.
Интернат. Меньше всего я ждала этого слова, которое сразу изменило
облик моего собеседника, и я старалась припомнить, не сказали ли мы с Рено
чего-нибудь такого, что могло бы его задеть. Рено был приходящий, а я -
мать приходящего: значит, оба мы принадлежим к чужой ему породе, и конечно,
к породе антипатичной. Однако мой собеседник, бросив это слово, сразу же о
нем забыл. Его родные, пояснил он, живут не в городе, а в поселке на
небольшой горушке, это отсюда к северу. По воскресеньям он ездит туда
автобусом; он сообщил мне кое-какие подробности о своих родных, подчеркнул,
что люди они совсем простые. Было сказано это так умно, с таким явным
желанием до конца быть правдивым, что я совсем пленилась им и вдвойне
пожалела, что Рено обошелся с ним не очень любезно.