"Филипп Эриа. Семья Буссардель (Роман) " - читать интересную книгу автора

объяснения, давая его первому слушателю еще до того, как произошло
несчастье. Флорану больше не понадобилось разглагольствовать. От этого его
избавляла полуложь, сказанная им в этой гостиной, стены которой видели, как
счастливо жила тут молодая чета в первые весенние дни супружества.
Убранство этой гостиной, воспоминания, которыми она была полна, вдруг
предстали перед его глазами с такой силой, что он невольно посмотрел вокруг
внимательным взглядом. Австрийский офицер, расположившийся в этой комнате,
почти ничего здесь не изменил. Только его подставка для трубок и коробка с
табаком, стоявшая на столе, заняли место любимых безделушек Буссарделей,
переселившихся отсюда в спальню.
Стены были обтянуты лощеным ситцем кремового цвета с маленькими
зелеными пальмами. На тисненом бархате обивки дивана и кресел повторялся тот
же узор, но в более ярких тонах. Часы, стоявшие на камине, свадебный
подарок, украшены были позолоченной фигурой: время, изображенное в виде
полунагого дряхлого старца, сидит на низком верстовом столбе, сплетая венок
из иммортелей и отложив в сторону свою роковую косу. Напротив камина -
застекленный шкаф с книгами в красивых переплетах и двумя небольшими
бронзовыми бюстами - Александра Македонского и Юлия Цезаря. Под пару шкафу -
застекленная горка, в которой хранились безделушки - подарки, полученные
Лидией по разным поводам: по случаю рождения старшей дочери, потом младшей,
в годовщину свадьбы; когда уехали унтер-офицеры и вселился лейтенант, все
эти безделушки поставили на прежнее место, потому что они представляли собою
лучшее украшение гостиной. Словом, все тут говорило Флорану о прежней жизни
вдвоем с Лидией и о былой их взаимной нежной любви.
Австриец поздравлял своего хозяина: подумайте только - двойня! Есть чем
гордиться. А кто из близнецов получит по французским обычаям право
старшинства - тот, кто первым появится на свет, или второй?
- Первый, конечно, - тотчас ответил Флоран. Очевидно, такого рода
вопросы даже при самых горестных обстоятельствах никогда не могли застать
его врасплох. - Наш кодекс законов не признает древней юрисдикции.
Офицер собрался было высказать свое мнение, как вдруг за стеной
раздался дикий, нечеловеческий вопль, а за ним настала жуткая тишина. Флоран
приложил руку ко лбу, затем взглянул на ладонь: она блестела от пота. Он
достал из кармана носовой платок, вытер руку, вытер влажное лицо. Ни он, ни
лейтенант не произнесли ни слова. Они прислушивались. Через мгновение
послышался слабый писк.
- Слышите? - сказал австриец. - Это ребенок кричит. Вот он и родился.
Вы что ж, не пойдете туда?
- Нет.
Флоран отвел взгляд в сторону.
- Нет. Я лучше подожду. Меня позовут.
Его не позвали. Но когда плачущего новорожденного пронесли через
прихожую, желание посмотреть на сына взяло верх и Флоран решился выйти из
гостиной. Рамело со своей живой ношей на руках уже шла по коридору в кухню.
Он пошел вслед за ней и увидел, что она стоит наклонившись над столом, на
котором пищит укутанный в пеленки еще не обмытый ребенок. Свеча, горевшая в
кухне, давала очень мало света, и отец поспешил принести из прихожей
канделябр. Тогда лучше стало видно новорожденного и ту, которая уже обтирала
его. Чтобы помочь ей, Флоран взял у нее из рук склянку с оливковым маслом.
Рамело молча отдала склянку, потом подставила комочек английской корпии,