"Филипп Эриа. Ярмарка любовников " - читать интересную книгу автора

ваших друзей. Мне известно, какое хорошее влияние вы на него оказывали. Так
вот, господин Шассо, скажу вам прямо, что мое сердце давно открыто для
дружбы с вами.
Реми был настороже. Несмотря на то что женщина говорила теперь более
естественным тоном, ему все же казалось, что ее слова доносятся до него со
сцены. Легкость, с какой лилась ее речь, выдавала в ней опытную комедиантку,
привыкшую "по ситуации" ловко подбирать нужные слова. И даже в ее обращении
"господин Шассо", которого Реми давно не слышал, угадывалось намерение
расположить его к себе. Он понимал, что ее визит был не случайным: нет, Эме
Лаваль прекрасно знала, о чем с ним говорить, она тщательно подбирала слова
и, следовательно, пыталась скрыть свои намерения.
Что же до ее улыбки, то она выдавала ее с головой. С лица Эме Лаваль во
время спектакля не сходила застывшая, стандартная улыбка даже в самых
драматических сценах. Пытаясь оправдать этот артистический и в то же время
женский прием, она ссылалась на высокие авторитеты. "Мадам Сара, - говорила
она, - с улыбкой играла Гермиону. Она не часто выступала в этой роли на
сцене, но мне удалось ее увидеть. Там, где другие актрисы заходились в
крике, мадам Сара произносила текст тихим голосом и с улыбкой. Например,
слова: "Жестокий, я ли тебя не любила..." - она произносила так, что у вас
текли слезы, вы чувствовали ее страдания и муки, а она улыбалась. В тот
день, когда я увидела это незабываемое зрелище, я поняла многое из того, о
чем раньше даже и не подозревала в нашей профессии и в сердечных делах".
И она говорила правду. Знаменитая на весь Париж улыбка не покидала ее
ни на минуту, исполняла ли она арии комических опер, романсы, опереточные
куплеты, а затем, когда голос Эме ослаб и она перешла на драматическую
сцену, именно своей улыбкой бывшая певица покоряла и очаровывала публику.
Именно улыбка делала актрису привлекательной женщиной, несмотря на то что ее
лицо и фигура уже были отмечены временем. Улыбка позволила по-новому
раскрыться ее таланту, который от одного театрального сезона к другому
проявлялся все больше и больше. Благодаря улыбке и женскому обаянию, которое
она не утратила с возрастом, актриса осталась навсегда похожей на
состарившуюся девочку.
Но именно эта улыбка, так мало вязавшаяся с тем представлением, которое
Реми составил об Эме Лаваль, меньше всего внушала ему доверие. Он видел
перед собой только актрису, не снимавшую своей сценической маски даже за
кулисами.
К тому же ему было известно, что Эме вовсе не была свойственна такая
сдержанность. Она прославилась своей эксцентричностью, взбалмошностью,
необдуманными поступками. Из-за ошибок, допускаемых в речи, она стала
притчей во языцех. Благодаря репертуару, ибо ей приходилось играть и
классику, она усвоила правильные обороты речи. Однако временами Эме
демонстрировала чудовищную невежественность, к радости журналистов,
наживавшихся на статьях о ней. Например, она говорила: "Боже мой! Уже два
часа ночи! Дорогие друзья, я вас покидаю: я возвращаюсь к моим пернатым".
Или говорила об одной из своих приятельниц: "У этой Вейскирш, однако,
сохранилась хорошая фигура. Это легко можно объяснить, ведь она родом из
Страсбурга, у нее эльзасская кариатида".
Или еще: "Когда я чувствую себя особенно уставшей, для меня нет лучшего
отдыха, чем отправиться в открытой машине на прогулку в лес Фонтенбло и
вернуться в вице-Версаль".