"Филипп Эриа. Время любить ("Буссардели" #4) " - читать интересную книгу автора

считая двух-трех километров проселками, которые идут вверх и налево, вот
здесь, смотрите.
Первый визит в Фон-Верт я нанесла одна и, сидя за рулем, твердила себе:
"Только не увлекайся. Прежде всего будем реалистичны". Мне пришлось бороться
против этой любви с первого взгляда, вспыхнувшей во мне еще на подъезде к
Фон-Верту. А вспыхнула она из-за местоположения, пустынности и кругозора,
из-за развалин стен, полоненных плющом,- лишь только я их обнаружила, я тут
же нашла, вернее, пожелала найти, что они полны изящества. Больше того, я
почувствовала укол реставраторской страсти, которой, признаюсь, мне не
всегда хватало, когда клиенты делали мне малопривлекательные предложения. Я
навела в городе справки, перерыла все архивы, отыскала два карандашных
рисунка без подписи, на которых мой особнячок был изображен уже ветхим и
полуразвалившимся, с вылезавшими из-под обсыпавшейся штукатурки камнями, уже
сведенным к рангу бедной фермы, но еще с четырьмя квадратными башенками, еще
крытый круглой черепицей, с множеством дверей и окон, заложенных кирпичом,
но еще различимых на фасаде, как следы плохо зашитых ран; словом, и этого
вполне хватало, чтобы в моем воображении он поднялся из руин с
непогрешимостью мечты. Самым трудным оказалась не покупка, гораздо труднее
было добраться до тех, кому принадлежали земля и руины, согласовать людей и
вещи. Но тут я вдруг обнаружила в себе ловкость и тактический дар опытного
нотариуса.
Воскрешение из мертвых моими собственными трудами и на моих глазах
этого зданьица, которое словно бы само вышло из земли, из минувших веков,
мне показалось сказкой. Получилось даже так, что восстановленная сообразно
чертежам постройка вдруг приобрела неожиданный облик, пробудив во мне
скрытые мечты. Карандашные рисунки, безусловно набросанные рукой женщины,
носившие на себе след девятнадцатого века, склонного обуржуазить даже
хижины, развенчивали ли они свою модель, сохраняя в неприкосновенности все
ее пропорции и линии? Теперь, когда Фон-Верт был восстановлен во всей
суровой наготе своих камней, со вновь открывшимися, как глаза, окнами, он
предстал передо мной как некий каприз, и по мере восстановления он под
беспрерывно менявшимся здесь освещением проходил всю гамму от изящного до
причудливого, а иной раз в вечерних сумерках подступал даже к той грани, где
начинается фантазия. Тогда гравюра из фамильного музея становилась творением
Леду. Я-то считала, что отстраиваю для себя просто приятное жилище, и вдруг
стала владелицей крошечного, ни на что не похожего замка, понятно,
снабженного всеми современными удобствами.
Наконец настал день, когда все было готово, леса сняты, рабочие
разошлись, и я привезла весь свой генеральный штаб, другими словами сына и
молоденькую Ирму, полюбоваться детищем моего терпения и трудов; и вот тогда
я подумала, что, возможно, мы уже прошли еще один этап и начинается иная
эра. Сияло солнце, ветер шевелил верхушки платанов, шелковиц, крапивных
деревьев, которые я сохранила, уважая их как современников той бывшей фермы,
а может быть, посаженных еще раньше; справа над нами вершина горы таранила
небо, а за нашей спиной лежала долина без деревень, без жилищ - во всяком
случае, их отсюда не было видно; и пока Рено с нашей молоденькой служанкой
Ирмой бегали вокруг дома, я стояла неподвижно перед этим еще необитаемым, но
теперь уже живым Фон-Вертом, и в памяти у меня возникли слова моей покойной
подруги, меткие, как афоризм. Как-то я сказала ей, что вообще я люблю дома,
но чувствую недоверие к тем, которые не приглянулись мне с первого взгляда.