"Джон Херси. Возлюбивший войну (про войну)" - читать интересную книгу автора

Но где же Салли? Почему сегодня не появляется Салли?
При слабом свете лампочки, которую с вечера оставил гореть у себя над
кроватью какой-то бедняга, дабы не видеть кошмарных снов, я разглядел у
противоположной стены грузную фигуру моего командира Базза Мерроу; он лежал
на боку, поджав ноги, и спал сладким сном младенца. Я видел белый горб
простыни и прямоугольники фотографий на стенке - кокетливые, в зазывающих
позах дамочки. Базз говорил, что ему стоит лишь протянуть руку, чтобы
коснуться пышного бюста Даниели Дарью. Базз мог спать таким же глубоким
сном, как холм, что возвышается за моим окном в Донкентауне.
Затем я вспомнил сон, вернее, обрывки сна. Какая-то прогулка с Дэфни;
мы находились в безводной местности и торопливо шли куда-то среди скал. Нет,
не то. Было вот как.
Мы пробили облака и увидели рассвет - бескрайнюю перламутровую простыню
с морщинами высококучевых и перистых облаков, расстилавшуюся над
континентом. Под нами лежало нечто похожее на грязную, набухшую от влаги
вату - именно такая погода стояла в те месяцы в Англии и на Канале. Всякий
раз, начиная наши опасные полеты, либо возвращаясь из них, то перед
рассветом, то в сумерках после заката, мы пробивались сквозь эту вату,
разрезая ее крыльями машин, как лопатами. Пожалуй, эти рассветы и закаты
доставляли мне тогда ни с чем не сравнимое наслаждение, если не считать
того, что дарила Дэфни. Во сне я видел светлеющее небо - груды золота,
пирамиды апельсинов, огонь, пожирающий зеленые изгороди, снег на горных
вершинах, кучи дымящихся осенних листьев, ватных богов и херувимов, гряду
розоватых облаков, радужные пленки нефти на воде, потоки льющегося вина. Мой
сон был красочным. Я видел все тот же перламутр, целый горный хребет из
перламутра; темный, синий, серый, зеленый, он подавлял бы своей мощью, если
бы не его бесконечное разнообразие и неуловимая изменчивость, что делало его
похожим на шелк одного из платьев Дэфни.
Дэфни была с нами, в пилотской кабине, позади моего сиденья, где обычно
во время взлета стоял флегматичный бортинженер-стрелок Хендаун.
Я отчетливо видел во сне нашу кабину: два штурвала - мой и Мерроу,
циферблаты, переключатели, лампочки, кнопки, обступавшие нас, словно толпа
на Таймс-сквер в канун Нового года.
Итак, мы вынырнули из облаков и теперь летели в гигантской раковине
неба; я взглянул на Мерроу, мне хотелось проверить, как он воспринимает
открывшееся зрелище.
Мерроу оставался Мерроу - машиной, озабоченной лишь тем, чтобы поднять
двадцать семь тонн металла по дороге из разреженного воздуха. Ко всем чертям
рассветы, они для вторых пилотов! Верзила сидел, наклонившись над штурвалом,
как делал всегда, управляя машиной. Огромный, в кожаной куртке с откинутым
на плечи рыжеватым меховым воротником, с расстегнутой у горла
застежкой-молнией... Ни дать ни взять полицейский мотоциклист - наглый,
уверенный, что не встретит сопротивления со стороны своих жертв. Мы еще не
достигли высоты, где обычно включали кислород, и потому Мерроу пока не
застегивал шлем - чашечка для подбородка из твердой кожи болталась на
обращенной ко мне стороне лица, подбитый мехом козырек смотрел куда-то
вверх; я мог видеть только выпуклость головного телефона, эту чашечку для
подбородка и летные очки; очки он сдвинул на лоб, концы их эластичной
завязки торчали на самой макушке мягкого шлема. На правом виске Мерроу,
из-под резинки очков, выбивалась прядь жирных светлых волос.