"Джон Херси. Возлюбивший войну (про войну)" - читать интересную книгу автора

старший; однажды вечером, немножко выпив, мы ехали на велосипедах по
окаймленной соснами прибрежной дороге, мимо отражающихся в Вайнярде и Ношоне
и подмигивающих нам огней по ту сторону залива. Дженет нарочно въехала в
канаву, растянулась на песке и, хихикая, заявила, что это я ее толкнул, хотя
я честно ехал посередине дороги, вдоль белой линии, устроив себе "испытание
на трезвость" и проверяя, смогу ли строго выдерживать направление; я бросил
свой велосипед прямо на дороге и подбежал к ней, а она лежала, показывая
смуглые ножки на фоне разлетевшейся веером нижней юбки, и смеялась, и я,
друзья мои, подумал, что она штучка хоть куда. В то лето я работал в
ресторане "Морской ветерок" помощником метрдотеля - громкое звание,
означавшее, что мне часто приходилось скользить пальцами в соусе грязных
тарелок, а Дженет служила в Фальмуте, у Таккерса, и жизнь казалась такой
обещающей, такой приятной и несложной. А затем... Уф-ф, капнуло! Как из
холодного облака... Я подумал, какой задирой была Джанет. Бой мой, она была
девочка что надо!
Часы показывали два двадцать семь, когда я убрал принадлежности для
бритья, надел летные сапоги и вышел в туман. А еще говорят о полетах по
приборам! Мне потребовалось около десяти минут, чтобы, осторожно нашупывая
путь по заасфальтированной дорожке, пройти минутное расстояние до
административного здания. Несколько раз меня угораздило забраться в самую
грязь (хотя вообще-то она была не такой густой, как обычно, - вот уже пять
дней стояла хорошая погода), и я с трудом выбирался на дорожку; кое-как мне
удалось дойти.
Яркий свет чуть не ослепил меня, когда я вошел в бетонное здание,
унаследованное нами от королевских ВВС и использованное нашим командованием
под штаб. В вестибюле я подошел к двери с табличкой "Метеоролог", толкнул ее
и оказался перед Шторми - он как раз передавал по телефону в штаб авиакрыла
информацию о высоте верхней границы облачности, полученную с нашего
метеорологического самолета, который летал сейчас где-то над этой мутью.
Питерс был спокоен и вежлив, даже разговаривая со штабом, хотя сразу
бросалось в глаза, как он устал.
Шторми Питерс производил на меня впечатление самого здорового парня во
всей авиагруппе, с его лица не сходило выражение, присущее тем, кто
постоянно имеет дело со стихиями, - землепашцам, морякам, рыбакам; даже если
им трудно, даже если они порой ненавидят свою работу, все равно их не
покидает это выражение сосредоточенности, глубокого уважения к природе, быть
может - смирения. Во всяком случае, именно таким оно было у Шторми -
выражение покоя и мира. Он был просто помешан на погоде, и так как знал, что
я всегда наблюдаю за небом, мечтаю о небе и читаю о нем с детства, он уделял
мне больше времени, чем остальным воздушным жокеям.
Питерс положил трубку.
- Ты, Золушка, не рановато ли заявился на бал? - спросил он.
- Не мели чепуху! - Я был раздражен, а он считался с настроениями
других так же, как с каким-нибудь возмущением в верхних слоях атмосферы. Что
происходит?
Шторми встал, подошел к карте и протянул к ней руку с растопыренными
пальцами; это была рука, словно изваянная Микеланджело и дарившая погоду
распростертой на карте земле.
- Там, на высоте, - сказал Шторми, - над аэродромами Н-ского авиакрыла,
отмечается наличие надвинувшегося со стороны Северного моря стабильного