"Пауль Хейзе. Колдовство среди бела дня " - читать интересную книгу автора

туманной дымкой, и только огни отдельных фонарей, чей свет достигал моих
глаз, указывали на то, что где-то в необозримых далях еще живут люди.
Постепенно становилось все свежее, и после жаркого дня я с таким
наслаждением вдыхал прохладный воздух, что решился идти спать только после
того, как на лошвицкой башне пробило сначала одиннадцать, a затем и полночь:
Я не испытывал никакого cтраха перед полуночным часом; даже растянувшись на
своей "девичьей" пocтели, я в мыслях был далек от чего-то неприятного.
Крохотное окошко, за которым в зарослях кустарника тихо шелестел ветер, я
оставил открытым. B соседнем саду запел соловей, и, некоторoе время
прислушиваясь к его трелям, я незаметно уснул. Среди ночи, в промежутках
между беспокойными сновидениями, я несколько раз просыпался, разбуженный
какими-то шорохами, что не казалось мне необычным в летнюю ночь на свежем
воздухе; это могли быть ночные птицы, охотившиеся на мелких зверушек; мягкие
шаги или прыжки кошки над моей головой или куницы, выслеживавшей воробьев
под крышей; скрип колес и щелканье кнута в рассветных сумерках на
проселочной дороге поблизости - однако ни одного звука из потусторонних
миров мне расслышать не удалось.
Так случилось, что на следующее утрo я проснулся поздно: меня разбудила
старушка, заглянувшая в мою комнату и обеспокоенно спросившая, не будил ли
меня кто-нибудь ночью. Я со смехом заверил ее, что барышня не нанесла мне
визита и что она может успокоить по этому поводу хозяйку. Правда, после
завтрака меня сразу же потянуло в искрящийся oт росы цветник, который, к
тому же, находился еще в тени. Однако я устоял перед искушением, решив
сначала написать письма дяде с тетей в Дрезден, затем еще пару - друзьям в
Лейпциг кроме того, - в типографию, куда я сдал для печати мою диссертацию.
Провозившись со всем этим, я прозевал прохладные утренние часы, и
цветы, освещавшиеся теперь прямыми солнечными лучами, дышали таким
изнурительным зноем, что мне показалоcь более благоразумным не покидать
домик совсем, a пересидеть самое жаркое время в золотистом полумраке зa
полуприкрытыми ставнями.
Я вспомнил о книге, которую привез сюда из дома. Это были стихи Германа
Линга, лишь недавно опубликованные и еще мало известные в Северной Германии,
несмотря на вступительное слово к ним, написанное Гайбелем. Мне их
порекомендовал и даже подарил на прощание свой экземпляр один мой
южнонемецкий коллега. Как историк, считал он, я не должен упускать случая
познакомиться с новым типом исторической лирики, которoй этот превосходный
поэт владеет в манере, присущей только ему одному. Я успел в этом убедиться,
едва прочитав несколько первых романсов и пару отрывков из эпической поэмы о
великом пeреселении народов. Здесь уместнее было бы говорить о чем-то
большем, чем об обычной версификации исторических анекдотов в стиле баллады:
это было удивительное чувство сопричастности с судьбами давно исчезнувших
народов, визионерский гений, проявившийся в умении с такой магической
осязаемостью воскресить их чувства и страдания, персонажи и характеры,
словно поэт свободно путешествовал во времени - и отдаленные эпохи, как сон
наяву, вставали перед его глазами.
Было ясно, что здесь мы снова имеем дело с одним из тех лирических
талантов, которые встречаются нe чаще черных алмазов и которые несравненно
дороже последних.
Я помню, что открыл тогда этот томик наугад и встретил там целый ряд
глубоко интимных переживаний и такую силу вчувствования в таинственный мир