"Кэти Хикман. Гарем " - читать интересную книгу автора

а я опытен в этом искусстве, то шансы не малы: половина моих пациентов
выжила. Что же касается этого... - Мальчик снова увидел, как склоняется над
ним голова в тюрбане. - Ну, на вид он довольно крепкий паренек. Может, еще
будет управлять гаремом самого великого повелителя.
Люди, сидевшие вокруг костра, тихо заспорили о чем-то между собой,
потом снова заговорил тот, первый. Он казался главным среди них.
- Мы пришли издалека - три тысячи лиг, если не больше, - от лесов
великой реки. У нас дорогая поклажа, и мы уже лишились немалой ее части.
Слишком большой для того, чтобы соглашаться на риск новой потери. В
Александрии, куда мы держим путь, мы с легкостью продадим в рабство тех, кто
уцелеет, и какой-никакой барыш нам обеспечен. Но в твоих словах лежит
правда: много денег можно получить за того, о каком ты нам говоришь, и
особенно если он родом из наших земель. Можно сказать, что он один даст
барыша больше, чем все остальные. На базарах Александрии и Каира говорят,
великие султаны предпочитают иметь черных евнухов, а не тех белых, которые
приходят с восточных гор Великой страны турок. Держать таких евнухов могут
только самые богатые гаремы турецких владык. Это роскошь, я могу сказать,
такая же, как перья страусов, золотой песок, цветы шафрана или слоновьи
бивни, которые везут многие караваны, пересекающие наши земли. Мы испытаем
удачу. Пусть будет этот парнишка, он и вправду, как вы сказали, выглядит
крепким и, может, выживет. Мы надеемся на ваш опыт, копт, и нашу удачу.
- Значит, мальчишка, который пел. Да будет так. - Мужчина в тюрбане
кивнул в знак одобрения. - Вы достойный торговец, Массуф-бей. Мне
понадобится кипящее масло, чтобы прижечь рану, - добавил он деловито. - И
четверо самых сильных мужчин, чтобы держать мальчика. Боль придает силу
десятерых.
И теперь, почти сорок лет спустя, в прохладе благоуханной босфорской
ночи, обнаженное тело Хассан-аги содрогнулось, его пальцы разжались и едва
заметно затрепетали, напомнив опустившихся на подушки дивана чудовищных
мотыльков. И, охваченный горячкой, его разум опять потонул в прошлом.
Ночь все еще длилась. Когда все было кончено, они, как того потребовал
копт, выкопали в песке, как раз позади хижины, яму. Она была довольно
глубокой, но узкой, так что, когда мальчика опустили в нее, он, с прижатыми
к телу руками и вытянутыми в длину ногами, едва там уместился. После этого
яму забросали песком, на поверхности земли виднелась только голова, и ушли,
оставив мальчишку одного. У него не сохранилось воспоминаний об этих днях,
лишь изредка сознание возвращало ему холодный вес песка, давившего со всех
сторон на тело, и ощущение того, что руки и ноги прижаты к бокам так плотно,
будто его обмотал паутиной гигантский паук.
Как долго держали его, похороненного заживо, в той яме? Пять дней?
Неделю? Первые несколько дней лихорадка, начавшаяся немедленно после
операции, не отпускала его и он не замечал, как течет время. Несмотря на
жестокий дневной зной, когда от солнца, казалось, сама кровь вскипала за
барабанными перепонками, зубы мальчика лязгали и стучали от ощущения холода,
вызванного лихорадкой. А боль между ногами, в паху, была такой свирепой, что
горькая желчь волной подступала к самому горлу. Хуже всего была жажда,
ужасная, всепоглощающая жажда, которая завладела им, принося безмерные
страдания. Но когда мальчишка, пытаясь допроситься воды, принимался кричать,
голос его, не громче мяуканья котенка, не достигал ничьих ушей.
Однажды, очнувшись, он увидел подле себя человека в тюрбане, того, кого