"Р.М.Хин-Гольдовская. Памяти старого друга (Воспоминания современников об А.Ф.Кони) " - читать интересную книгу автораР.М.ХИН-ГОЛЬДОВСКАЯ
ПАМЯТИ СТАРОГО ДРУГА ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ ОБ А. Ф. КОНИ [...] Я знала Кони, как знала его вся русская интеллигенция моей эпохи: знаменитый оратор, председатель петербургского суда, пострадавший за Веру Засулич, автор книги "Судебные речи", которой все зачитывались... Я даже видела его раза два случайно, но так мимолетно, что не помнила его лица... И вот, я еду к нему вроде как с "наказом" от его университетского товарища и друга. Четверть века назад, их голоса - одного с трибуны прокурора, другого из-за пульта защитника, - провозгласили в безгласной России рождение гласного суда... Когда-то "опальный" защитник Нечаева, Урусов давно отрезвился от иллюзий шестидесятых годов... Другое дело Кони... Обер-прокурор сената, оплот суда присяжных, всеми признанный авторитет... Было от чего волноваться. Урусов предупредил его письмом о моем приезде. Кони ответил, что будет меня ждать в такой-то день в 11 часов утра. Меня встретил в приемной человек небольшого роста, худой, державшийся очень прямо, с бледным, строгим лицом, уже тогда изрезанным характерными аккуратный коричневый сюртук, шею облегал аккуратный стоячий воротничок и тонкий черный галстук бантиком, блестящие манжеты с матовыми запонками, блестящие ботинки... Все такое чистенькое, аккуратное... "Какой чиновник", - подумала я. "Пойдемте ко мне в кабинет, там удобнее беседовать, - сказал Анатолий Федорович усталым, мягким, удивительно приятным, простым голосом и продолжал на ходу: - Вчера я был страшно занят, а сегодня освободил для вас - вот столько времени!" - Он широко расставил руки и улыбнулся. Лицо сразу помолодело, стало милое и доброе. Кабинет говорил за хозяина. Книги в шкафах, книги на полках, книги на столах, портреты с длинными автографами, несколько картин, альбомы, юбилейные подношения, большой письменный стол, диван. [...] "Вы позволите мне ходить? Мне так много приходится сидеть, что, шагая по комнате, я отдыхаю... Ну, давайте знакомиться". Он опять заговорил. Я слушала и думала только об одном, чтобы он не умолкал. Это была не речь, не беседа, а мастерская импровизация. Передо мной, точно в живой панораме, проходила русская жизнь, русские судьбы, русская ширь и русская теснота, наше сумбурное богатство и наша дикая нищета, наша несравненная литература и варварское невежество, изысканный аристократизм и пошлое самодовольство так называемого общества. А надо всем фарисейское лицемерие, расползающееся из петербургских "сфер" и канцелярий по рабской стране. Из разных углов вдруг забили часы. Я вздрогнула. Анатолий Федорович засмеялся. "Испугались? У меня несколько часов, и |
|
|