"Р.М.Хин-Гольдовская. Памяти старого друга (Воспоминания современников об А.Ф.Кони) " - читать интересную книгу автора

огромную сумму компании слишком счастливых игроков. Городская молва
называла в числе участников этого дела Некрасова. К Кони - тогда прокурору
Петербургского суда - приехал Николай Алексеевич для "частной" беседы о
печальном происшествии. Он обстоятельно изложил молодому прокурору свою
"систему" игры, заключавшуюся отнюдь не в крапленых картах, а в большом
самообладании, отсутствии нервозности и трезвом расчете.
Такая "тренировка", по его мнению, неминуемо обрекала на поражение
терявшего голову и приходившего все в больший азарт противника.
С тех пор и вплоть до смерти Некрасова их дружеские отношения не
прерывались. Анатолий Федорович не идеализировал Некрасова, но ему
нравилась своеобразная, жестковатая фигура певца порабощенного народа,
создавшего "песню, подобную стону". Он бывал у него, знал "Зину",
последнюю простодушную и бескорыстную подругу поэта, с которой он
обвенчался на смертном одре и которой посвящены стихи:


Двести уж дней, двести ночей
Муки мои продолжаются,
Ночью и днем в сердце твоем
Стоны мои отзываются...


Верный писателям-"отцам", Кони принял в свое сердце их детей и даже
внуков.
Чехова он ставил необычайно высоко и страшно негодовал на петербургскую
публику и Александрийский театр за провал "Чайки"... "Актеры ничего не
поняли, - писал он мне, - они не сумели даже подойти к этому великолепному
произведению, в котором отразился весь трагизм русского сумбура"...
Но когда за "Чайкой", воскресшей в Художественном театре, пришел "Дядя
Ваня", за ним "Три сестры", и "Вишневый сад", - Анатолий Федорович был
умилен.
"Ваши московские художники - откровение, - говорил он. - Это рождение
нового театра..."
Сбежав из Петербурга от своего, кажется, 35-летнего юбилея, он приехал
в Москву и просил в гостинице не прописывать его паспорта, а друзей -
скрыть его присутствие в Москве. Как раз в это время пришлось второе
представление "Доктора Штокмана". Анатолий Федорович так и загорелся. -
Непременно поедемте, непременно!.. - Достать ложу было почти невозможно.
Мы предлагали ему:
"Напишите Станиславскому или Немировичу. Вас-то они наверно устроят". -
"Ни за что! Надо достать ложу. Вы все сядете впереди, а я спрячусь за
вами, как за стенкой..." - Удалось купить даже две ложи - в одной
поместились "старшие", а рядом молодежь. Анатолий Федорович поместился за
нами, но во время действия, когда зал погружался в темноту, мы немножко
раздвигались, чтобы ему было виднее. Когда Штокман говорил свою речь перед
"столпами общества", я шепнула Анатолию Федоровичу: "На кого похож
Станиславский?" - "На Владимира Соловьева, - тоже шепотом ответил Анатолий
Федорович. - Вылитый Владимир Сергеевич, когда он летом снимал свою
львиную гриву..." - И мы оба вздохнули.
В антракте Анатолий Федорович не остерегся - выглянул в зал. В театре