"Р.М.Хин-Гольдовская. Памяти старого друга (Воспоминания современников об А.Ф.Кони) " - читать интересную книгу автора

Кони оставил нам целую галерею незабвенных портретов. Достоевский,
Некрасов, Тургенев, Гончаров, Владимир Соловьев, Писемский и т. д. оживают
под его пером всегда с неожиданной стороны. Тем, кто имел счастье слышать
из уст Анатолия Федоровича живую повесть этих, уже сошедших с земной
сцены, людей, казалось, что они видят их воочию, слышат звук их голоса.
Такое счастье, да еще в простой обстановке деревенского дома, выпало на
долю моей семьи. Анатолий Федорович очень любил нашу скромную усадьбу в
Тверской губернии. У него было три деревенских "причала": Ясная Поляна,
которую он называл "дезинфекцией души от Петербурга", величественный
"Караул" Б. Н. Чичерина, который утешал его своим высокоевропейским
укладом, и наше маленькое Катино, куда он приезжал, как к себе домой. Он
проводил у нас - в продолжение длинного ряда лет - рождественские
праздники, раннюю весну в пасху. Наезжал и летом, и осенью, иной раз всего
на три-четыре дня, чтобы "передохнуть".
Его приезды всегда были радостью не только для нас, но и для наших
соседей. Благодушный старик-генерал с женой, которых для краткости
называли "генералы", предводитель-земец, до японской войны считавшийся
"правым", но после разочарования в Стесселе круто повернувший "налево",
мизантропка-учительница, фрондирующие доктора и фельдшерицы, всегда со
всеми согласный аптекарь и никогда ни в чем с ними не согласная, обиженная
на весь мир, его супруга... Компания - что греха таить - немножко
"чеховская", но и для нее приезды Анатолия Федоровича бывали событием. Все
справлялись, ждали, и когда, проезжая мимо нашей усадьбы на станцию,
видели огонек, то сообщали друг другу: "В катинской гостиной горит красная
лампа, должно быть, приехал "Златоуст"...
Мой сын, вначале маленький гимназист, потом студент, и его товарищ -
будущий защитник Фрунзе - были бессменными адъютантами Анатолия
Федоровича. К тем же праздникам приноравливал свои приезды к нам Николай
Ильич Стороженко, всегда почти в сопровождении своей юной дочери, которая
с такой неудержимой верой и звонким смехом мчалась навстречу жизни, что
это могло заразить самых мрачных скептиков. Какое оживление вносили эти
старые и молодые московские студенты в наш тихий дом!
Днем каждый занимался своим делом, а по вечерам сходились вместе,
слушали музыку, читали стихи и прозу, иной раз танцевали... А то Анатолий
Федорович вдруг затеет шарады. В ход пускались самые примитивные средства:
садовые фонари, ширмы, бельевые корзины, простыни, ку пальные халаты,
из сундуков вытаскивали старые платья, шубы и т. п.
Но самое прекрасное бывало, когда, после какойнибудь шумной беготни по
парку, "гости" разъедутся, мы остаемся одни и Анатолий Федорович позовет
нас в библиотеку. Это была его любимая комната. В камине пылают, трещат и
рассыпаются искрами толстые поленья и еловые шишки; несколько ламп без
малейшего намека на "электрификацию"; на письменном столе в подсвечнике
под колпаком - две свечи... В глубоком кресле Анатолий Федорович
покуривает сигару а перед ним большие переплетенные тетради.
Несколько лукавых слов... - Сигара уже лежит в пепельнице и вот
замелькали перевертываемые быстрыми пальца ми страницы, иногда несколько
зараз... Анатолий Федорович начал читать и рассказывать о своих встречах
"на жизненном пути"... Многое из этих встреч теперь напечатано, многое еще
ждет своей очереди, но тогда он - да и все мы - думали, что только потомки
наши прочтут о них в "Русской старине".