"Владимир Хлумов. Старая дева Мария" - читать интересную книгу автора

и отвез, наверное, она сама просила, беспокоилась за маму. Она, кажется,
немного выпила. Кажется, потому что до того Маша вообще никогда не
пробовала спиртного и, следовательно, это "кажется" объяснимо даже
немногим. Ха, Маша улыбнулась, ведь он ее пытался обнять в подъезде, но не
из какого-то особого желания, а так, ради проформы, чтобы не обиделась. На
работе ее немножко жалели и за глаза называли старой девой, в смысле
незамужества, и Маша знала об этом, и знала, что Марсаков только как бы из
приличия стал приставать к ней в подъезде, потому что Марсаков чувствует
женщин кожей и в ее случае просто заранее знал, что обречен на неудачу.
Хотя, хотя...

Маша встала, подошла к зеркалу, несколько минут рассматривала свое
бесполезное тело. Нет, красавицей она не была, но все ж таки была женщиной
очень симпатичной и с очень выраженными формами, с нежной чувствительной
кожей, с изюминкой, как мог бы выразиться тот же Марсаков. Да, было в ней
некоторое неопределимое очарование, придававшее особую, незаменимую никакой
фотографической красотой женственность, будоражащую мужское воображение.
Тем более, казалась неуместной, странной и нереальной ее кристальная
девственность на четвертом десятке жизни. Как будто, все эти годы прошли
мимо, не обласкав ее и не ошпарив, как будто, не было весен и свежих
влажных ветров, как будто она никого никогда не любила, и никто и никогда
не любил ее. Да нет, и любила она, и ее любили, да только была у нее одна
старомодная, в теперешних условиях смешная черточка, о которой никто даже
не мог предположить, и даже не черточка, а настоящая принципиальная
черта-граница, за которую никак она не могла переступить.

Маша накинула халат, открыла дверь и замерла от неожиданности. В длинном
темном коридоре кто-то был, и теперь она поняла кто, но вначале испугалась
чужака, а после испугалась себя. Ведь, проснувшись, она знала - мать ушла
на работу, и, следовательно, в доме должно быть пусто, хотя, на самом деле,
должна была быть ее бабушка, мать-матери, про которую Маша совершенно
забыла. И ей вдруг стало нестерпимо больно, что вот и ее когда-нибудь в
будущем тысячелетии забудут, старую, выжившую из ума, рядом живущие, и
когда-нибудь, в такое же беспросветное серое осеннее утро она напугает
своим присутствием новых, неродившихся еще обитателей шестого этажа.

- Доброе утро, Маша, - проскрипела старуха.

Маша что-то буркнула в ответ, злясь, в основном, на себя, что, вот, не она,
молодая и здоровая, первой поприветствовала, а эта самая старуха,
мать-матери, ветхая, с вечной головной болью, нашла-таки в себе силы.
Буркнув же, попыталась протиснуться мимо старухи в туалет, но та ее
зацепила крючковатыми пальцами и сунула какой-то конверт.

- Письмо тебе.

Маша побыстрее нырнула в царство теней и развернула письмо.

Первое послание старой деве Марии.