"Владимир Хлумов. Старая дева Мария" - читать интересную книгу автора

давно ей не звонил: может, месяц, а может быть, и два. Да что уж там -
тридцать три дня, если быть абсолютно искренней с собою. Она чертовски
скучала без него, а он не звонил, и вот вдруг выкинул такое коленце. Опять
вспомнил, поманил пальчиком, намекнул, мол, жду в объятья, приди снова ко
мне, и она снова готова всему поверить.

И через некоторый мучительно тягучий временной промежуток он- таки затянул
трескучую песню соскучившегося любовника, и она недвижимо слушала ее так
долго, как долго ему хватило воздуха, и только слегка побледнели ее пальцы,
сцепленные для надежности вместе.


* * *

Кончилось, наконец-то, странное утро, и кончился весь тот день, и
следующий, и наступили еще более странные времена. В начале вся странность
была связана с тем, что она не переставая, как много лет назад, стала
думать о Верзяеве, т.е. о том самом змее-искусителе, как она его нежно
называла про себя, да и не только про себя. Ей снова стало одиноко, и с
одиночеством можно было бороться только одним способом - уйти с головой в
дела, т.е. стать, так называемой, деловой женщиной, или забыться в страшном
разгуле, под коим она разумела непрерывное хождение по гостям и прием же
оных у себя дома. Но, как назло, в работах наступило затишье, философских
тоже, ибо ее научный руководитель, доцент Иосиф Яковлевич Бродский, дальний
родственник, как он теперь выражался, а скорее всего, однофамилец
нобелевского лауреата, вдруг внезапно исчез на какуюто конференцию,
посвященную переориентации преподавателей материалистической диалектики в
свете наступления эпохи полной демократии. Кстати, доцент был весьма
неравнодушен к аспирантке-заочнице и, в свои шестьдесят три года, был готов
к решительным баталиям на сердечной почве, и даже приглашал Марию именно на
эту самую конференцию. Она отказалась от поездки в Питер, как выразился
Иосиф Яковлевич, а теперь жалела, потому что Верзяев больше не звонил, и в
гости никто не приглашал, потому что наступило затишье в именинах и днях
рождениях, и, опять же, ее каждый день настигало какое-то неприятное и,
попрежнему, неопределенное, тревожащее состояние. И она опять и опять
возвращалась мысленно к Верзяеву, вспоминая старое и придумывая нечто из
несбывшегося. Но и это не помогало, а только тревожило. И пришлось
спасаться в церкви.

Не то удивительно, что она, в недавнем прошлом, - партийная и комсомольская
активистка, - приобрела привычку хождения в собор и, попутно, соблюдения
многих христианских обрядов, что само по себе, конечно, является древним
языческим наследием и вполне сочетается с духом всякого социального
утопизма, а то - поразительно и непонятно, что делала она это абсолютно
искренне, безо всякого расчета на постороннюю реакцию и, вовсе не для моды,
как многие в наше время. Впрочем, так ли уж необходимы особые объяснения
такого рода жизененым поворотом, и не достаточно ли каждому заглянуть в
себя, дабы убедиться или предположить, как все это происходит. Ведь и нас,
обалдевших от суеты мирской, от этого шумного, разноголосого одиночества,
нет-нет, да и потянет под арочные своды и купола, с которых не капает, но