"Григорий Гибивич Ходжер. Белая тишина ("Амур широкий" #2) " - читать интересную книгу автора

болезни; они повторяли слова старого Чонгиаки, умершего в стойбище Полокан в
год великого мора. Намёки стариков на то, что Пота выжил во время этого мора
только потому, что за него заступились добрые духи, ему всегда не нравились.
Он знал -- не добрые духи спасли его, а русский доктор Харапай. Часто перед
его глазами появлялось озабоченное лицо доктора, смешная его остренькая
бородка, голубые глаза Харапая внимательно смотрели в глаза Поты. Пота знал,
что именно русский доктор Харапай спас тогда всех жителей Болони от страшной
болезни, сделал всем болонцам надрезы на руках. Но если бы спросили Поту,
какая сила заключается в острие докторского ножа, он не смог бы ничего
ответить.
Так что пусть старики не говорят, что Поту спасли добрые духи, пусть не
намекают, что его сильная любовь к Идари вновь принесёт людям несчастье!
Три года назад Пота вернулся с охоты и нашёл жену больной, исхудавшей,
Идари ждала третьего ребёнка. Пота, не задумываясь, сварил лучшие куски
кабарги и накормил нежным мясом любимую. В тот же вечер всё стойбище узнало
о неблагоразумном поступке Поты.
"Кто же кормит беременную женщину мясом кабарги? -- возмущались
охотники. -- Все же знают, что после этого никогда кабарга не попадётся в
петлю, за тысячи саженей будет обходить ловца. Ох, какое легкомыслие! Теперь
всё, он больше кабарожьих копыт не увидит, не то что струи".
Один Токто помалкивал и посмеивался, слушая эти разговоры. А Пота
продолжал кормить Идари кабарожьим мясом, поить сладким подкрепляющим
отваром. Когда кончилось мясо, он вновь ушёл в тайгу и через три дня привёз
три кабарожьих тушки.
Старые охотники прикусили языки и растерянно разводили руками. А Токто
опять посмеивался, глядя на них.
...Идари продолжала смешить женщин и угощать детей леденцами. Пота
смотрел на неё и сам не замечал, как лицо его расплывалось в широкой улыбке.
"И чего это взбрело мне в голову? -- подумал он, приходя в хорошее
настроение. -- Ну, сказал старик "кормилец", так что из этого, другого
малыша тоже назвал "кормильцем". Просто он всех внуков называет
кормильцами".
-- Как ты, ама, нынче охотился? -- спросил он отца, ответив на очередной
вопрос Баосы.
-- Какой я охотник? Глаза слезятся на морозе, а когда ветер в лицо,
ничего не вижу, -- ответил Ганга. -- Плохо охотился. Если бы хорошо добыл,
то поехал бы вместе с Холгитоном и Пиапоном в Сан-Син. Нет, больше мне не
увидеть ни русского города Хабаровска, ни маньчжурского Сан-Сина.
Ганга глубоко вздохнул, потягивая горький дым из трубки. Пота помнил
рассказы отца о поездке в Маньчжурию.
-- Состарились мы, куда нам теперь ехать? -- сказал Баоса. -- Ушёл от
нас друг мой Гадогангаса [Покойников запрещается называть по имени, к имени
прибавляется суффикс "нгаса".], теперь кто-то другой уйдёт, может, я, может,
кто другой.
-- Позовут предки из буни [Буни -- загробный мир.], пойдём, --
согласился Ганга и опять глубоко вздохнул.
-- Ты что-то часто вздыхаешь.
Ганга промолчал, он ни за что в жизни никому не расскажет, какая боль
гложет его сердце. Когда один находится в тайге или на рыбалке, слёзы сами
начинают струиться из его слепнущих глаз. Может, он и слепнет от слёз? Может