"Вольфганг Хольбайн. Кровь тамплиеров" - читать интересную книгу автора

- Тебе-то какое до этого дело, тупица? Давид улыбнулся и смотрел ей
вслед, пока она не исчезла среди учеников, толпящихся в коридоре, но его
улыбка застыла на губах, когда он заметил полный ненависти взгляд Франка.
Фон Метц помнил о дне, когда крестили Давида, как будто это было вчера.
В тот день было пролито немало крови, и поэтому Роберт все еще чувствовал
себя в какой-то степени виноватым. Порой он спрашивал себя, не лучше ли было
бы сделать это сразу же - убить маленького Давида непосредственно после его
рождения. Но Лукреция запретила ему тогда всякое общение с сыном и надежно
спрятала от него малыша. Само собой разумеется, она должна была это сделать.
На ее месте он поступил бы так же. Она знала, что он намерен отнять у нее
ребенка. В этом не было сомнений. Но он все же не хотел, чтобы ребенок умер,
не получив Божьего благословения, и потому было правильнее дождаться того
дня, когда священник окрестит мальчика.
В те часы, когда все в нем начинало глухо роптать, Роберт приспособился
успокаивать свою совесть привычными рассуждениями. Ведь те, кого они убили,
тоже не были невинными овечками; они были бездушными палачами, убийцами,
нанятыми Лукрецией. Кто знает, сколько загубленных человеческих жизней
лежало на их совести, но они, видимо, привыкли к такому существованию -
каждое утро вылезать из постели с мыслью, что вполне могут не дожить до
вечера.
Когда до Роберта дошло телефонное сообщение священника, он немедленно
направился в Авиньон. Лукреция настаивала на том, чтобы крещение свершилось
как можно скорее, так что священник после разговора с ней был вынужден
уступить и назначил обряд на следующее же утро. Он был неплохим человеком,
этот священник, и знал, что в жизни правильно и что ложно, но судьба не
наделила его силой придерживаться этих правил. В результате у Роберта
оказалось не слишком много времени для сборов и приготовлений, но в конце
концов все прошло гладко.
Почти гладко.
Он сидел в маленьком уличном кафе в центре Авиньона и терпеливо ждал, в
то время как его люди заняли позиции в непосредственной близости от церкви.
Ему было нелегко скрыть нервозность и столь естественную для человека
слабость при мысли о том, что от него потребуется, - вернее, что он сам от
себя потребует! Именно поэтому, а также чтобы не быть случайно обнаруженным
в последнюю минуту какой-нибудь комнатной собачонкой Лукреции, он прикрывал
лицо газетой "Ле Монд" и лишь время от времени опускал ее, чтобы отхлебнуть
глоток крепкого черного кофе, принесенного кельнером. Когда пробило
одиннадцать часов, он отложил газету, так и не прочитав ни одной статьи,
положил плату за кофе под сахарницу, чтобы веющий с утра бриз не подхватил
легкую купюру, и направился к церковной площади. Если все пойдет по плану -
а в этом он не сомневался, так как священник был человек надежный, -
решающий момент близок.
Как только он вышел из тени, отбрасываемой аркой ворот, и остановился
на площади перед входом в церковь, его взгляд стал внимательно обшаривать
все вокруг, и то, что он увидел, ему не очень понравилось. Было еще довольно
рано. Несмотря на сверкающие солнечные лучи, воздух для второго июля был
достаточно свежим. Однако на площади уже собралось много народу. Туристы
любовались историческими постройками, прилежно фотографировали или, болтая,
бродили парами вдоль сувенирных лавок. Наряду со взрослыми здесь было очень
много детей: одни послушно шагали рядом с родителями или прочими спутниками,