"Том Холланд. Спящий в песках " - читать интересную книгу автора

Целитель вспомнил, что этот старый плащ был на нем в день штурма храма
Лилат и дьявольское снадобье, бурлившее на жаровне, оставило на ткани
грязные следы.
"Несомненно, - подумал Гарун, - это колдовское снадобье, но если оно
поможет спасти жизни двух человек, то Аллах в его несказанной мудрости и
милосердии, конечно же, простит мне сие прегрешение". Придя к такому
решению, он вырезал запятнанные участки ткани и велел выварить их в кипятке,
растереть и приготовить мазь. Когда все было готово, он наложил полученное
снадобье на раны, которые тут же закрылись и стали заживать прямо на глазах.
И греческий купец, и юноша-еврей, почувствовав, что к ним возвращаются силы,
со слезами радости и благодарности на глазах пали к ногам своего спасителя.
Но в то время как они возносили ему хвалу, именуя величайшим из
целителей, сам Гарун пребывал в растерянности и смущении. Он взглянул на
девушку, надеясь, что она наконец заговорит. Глаза их встретились, но
рубиновые губы незнакомки не разомкнулись. На краткий миг сердце Гаруна
охватила тревога, но стоило ему бросить еще один взгляд на чудесную
красавицу, как он снова воспылал любовью...
- Хвала Аллаху, способному создать столь совершенное творение, - едва
слышно прошептал он. - Столь чарующее и прелестное создание не может таить в
себе зло.
Попрощавшись с исцеленными, аль-Вакиль почтительно препроводил девушку
в свой дом. Все это время она продолжала упорно хранить молчание.
Гарун окружил таинственную деву любовью, вниманием и заботой. На
деньги, оставшиеся с того времени, когда он был царедворцем и воителем,
аль-Вакиль накупил ей драгоценных нарядов и украшений, дабы сей несравненный
бриллиант сиял в достойном его обрамлении. В шелках и парче, умащенная
благовониями, таинственная красавица сделалась еще очаровательнее: глядя на
ее обольстительную грудь и вдыхая дивный аромат ее тела, он думал, что
подобной прелести не сыскать даже на небесах. Когда слуги по его приказу
доставили самые изысканные яства, Гарун отослал их и, усадив дивную пери на
кушетку, принялся потчевать и кормить ее, словно сам был слугой. Однако и
при этом девушка держала голову низко склоненной, продолжала молчать и даже
не смотрела на аль-Вакиля...
Так продолжалось в течение целого года, однако для Гаруна время летело
незаметно, ибо любовь захватила все его существо: никогда прежде он не знал
столь ошеломляющей страсти, которая, однако, не мешала ему относиться к
девушке с нежностью, как к благословению небес. Он даже не помышлял о
возможности принудить ее к близости, не говоря уж о том, чтобы овладеть ею
силой, но лелеял свою красавицу, как огонек свечи, боясь загасить оный
неосторожным дуновением. Она, однако, все так же молчала, а когда наступала
ночь, садилась к окну и неотрывно смотрела на звезды. Это занятие, похоже,
не наскучивало ей никогда.
А как-то раз, ночью, Гарун застал ее стоящей на крыше дома. Она
пристально всматривалась вдаль, за пределы города, туда, где лунный свет
серебрил барханы западной пустыни, и показалась вдруг аль-Вакилю столь
прелестной и столь одинокой, что сердце его едва не разорвалось от любви и
сочувствия.
- О свет очей моих! - воскликнул он. - Ведай же, что ты мне дороже
жизни. Если ты никогда не сможешь ответить на мою любовь, то хотя бы скажи
мне об этом, дабы я больше не тешил себя пустыми надеждами. Молю тебя,