"Виктория Холт. Роковой шаг [И]" - читать интересную книгу автора

Я и сейчас помню, каким утешением были для меня ее слова.
Заметив, что дядя Джереми пристально смотрит на тетю, я решила, что,
поскольку потеряла своего красивого, несравненного папу, он мог бы с
успехом послужить заменой, и спросила его, будет ли он моим папой. Он
сказал, что это зависит от Дамарис.
Теперь-то я знаю, что тогда произошло. Это были два несчастных
человека, обиженных жизнью, относящихся ко всему настороженно, боясь, как
бы им опять не причинили боль. Дамарис была мягкая, любящая, страстно
желающая быть любимой. Джереми был другим: всегда настороже, подозрительно
относящимся к людским побуждениям. У него был мрачный характер, Дамарис же
излучала жизнерадостность.
Будучи ребенком, я этого не понимала. Я просто сознавала, что ищу
безопасности, и рядом с ними мне будет спокойно. Совсем еще крошка, стоя
тогда на берегу, я ощущала, что должна держаться их. Дамарис понимала мои
чувства. При всей кажущейся наивности она была очень мудра - по правде
говоря, гораздо мудрее, чем такие, как Карлотта, моя блестящая, любящая
светские удовольствия мама.
Те дни в Англии были для меня радостным открытием. Я обрела семью,
которая ждала меня, чтобы принять в свой магический круг. Я была одной из
них, меня любили, и из-за трагедии, случившейся с моей мамой, стала
утешением для всех. У меня было тогда ощущение, что я плыву в облаке
любви, и упивалась этим. В то же время мои мысли постоянно возвращались к
тому моменту, когда Дамарис пришла в подвальную комнату, где я находилась
с матерью и бабушкой Жанны, в комнату, пропахшую сыростью и увядшими
листьями; запах шел от банок с водой, в которых держали непроданные цветы
в надежде сохранить их для продажи на следующий день. Я узнала ее голос,
когда она спросила:
- Где ребенок?
Я бросилась к Дамарис, и она прижала меня к себе, шепча:
- Благодарю тебя, Боже. О, благодарю тебя.
Это произвело на меня большое впечатление и я решила, что если она
так разговаривает с Богом, значит, она с ним в дружеских отношениях.
Помню, как она крепко держала меня, будто боялась, что я убегу. Но я
не собиралась этого делать. Я была рада уйти из подвала, хотя Жанна была
добра ко мне. Я боялась ее мать, которая всегда выхватывала жалкие
несколько су, заработанные Жанной на продаже цветов, и судорожно считала
их, бормоча что-то. Я знала, что ее мать недовольна моим присутствием и
давно выставила бы меня на улицу, если бы не Жанна.
Но еще более ужасной, чем мать, была странная бабка, всегда одетая в
прокисшую черную одежду. Из большой черной бородавки на подбородке у нее
росли волосы, которые и гипнотизировали меня, и вызывали отвращение. Жанне
постоянно приходилось защищать меня от своей матери и бабки.
Иногда я выходила с Жанной на улицу, но вряд ли это нравилось мне
больше, чем оставаться в комнате. Хорошо было, конечно, выйти из этого
подвала, уйти от этих людей, но я очень мерзла на улице, стоя возле Жанны
и держа в руках букетики фиалок или других цветов, и руки мои краснели и
покрывались трещинами.
Это было драматическое возвращение домой, и я помню каждое мгновение
этого события. Мы проехали мимо большого дома под названием Эверсли-корт,
где, как сказала Дамарис, жили мои прадед и прабабушка, и остановились у