"Виктория Холт. Замок Менфрея " - читать интересную книгу автора

цитировали его. Он был богат - именно потому он и стал членом парламента.
Политике он отдавал все силы души. Он вкладывал деньги в разные
предприятия, но основной доход ему приносило сталелитейное производство -
где-то в центральных графствах. Мы никогда не говорили об этом, и отец
совсем этим не занимался, но именно сталеплавильные заводы давали ему
основные средства существования.
Отец баллотировался в парламент от округа Корнуолл, и потому у нас был
дом неподалеку от Ланселлы. И мы время от времени отправлялись из Лондона в
Корнуолл, поскольку в промежутках между парламентскими сессиями депутаты
"пестовали" свой округ; а отец непонятно почему повсюду таскал меня с
собой, хотя мы почти не видели друг друга.
В нашем городском доме была большая приемная. На втором этаже
располагались библиотека, столовая и комнаты прислуги, на третьем были две
большие гостиные и кабинеты, а над ними - три комнаты для гостей, одну из
которых занимал Уильям Листер, секретарь моего отца, - его комната
находилась между моей и отцовской спальнями. На самом верхнем этаже было
примерно шесть спален для слуг.
Это был красивый дом в георгианском стиле - и одним из главных его
украшений, на мой взгляд, служила винтовая лестница, которая поднималась с
самого низу до чердака дома и давала возможность всякому, кто желал,
смотреть с верхних этажей в приемную. Но мне этот дом казался холодным. И
таким же был наш дом в Корнуолле. Таким, наверное, становился всякий дом, в
котором жил он... холодным и мертвым. То ли дело Менфрея, о, она была
совсем другая: полная жизни и тепла - дом, где могло произойти что угодно,
дом, о котором вы мечтаете, оказавшись вдали, и который вам никогда не
захочется покинуть, - настоящий дом.
Лондонский особняк был обставлен весьма элегантно - в соответствии с
архитектурой, - так что мебель в основном была восемнадцатого века, а
несколько вещей - викторианскими. Я всегда удивлялась, попадая в другие
дома и видя комнаты, забитые изукрашенной мебелью, и невольно сравнивала их
с нашими чиппендейлами и хеппелуайтами.
Я позабыла имена слуг - их было так много. Я конечно же помню мисс
Джеймс - мою гувернантку, и миссис Трант - домоправительницу, и Полдена -
нашего дворецкого. Это все имена, что я могу припомнить, - не считая,
конечно, Фанни.
Фанни - другое дело. Я никогда не думала о ней как о прислуге. Фанни
была моей защитой в этом враждебном мире; раненная в очередной раз
холодностью отца, я всегда отправлялась к ней за объяснениями. Она не могла
мне ничего объяснить, но умела утешить меня, - она заставляла меня пить
молоко и есть рисовые пудинги, она бранила меня и давала волю своему
раздражению, и благодаря ей я, наверное, меньше тосковала о матери. У Фанни
было грубое лицо с глубоко посаженными мечтательными глазами, волосы
серо-коричневого цвета, собранные в узел на макушке - такой тугой, что
казалось, ей должно было быть больно. Смуглая, тощая, ростом не больше пяти
футов, она всегда присматривала за мной - с самого детства, с той минуты,
как впервые взяла меня на руки. Она говорила на языке лондонских улиц, а
когда я стала старше, она тайком представила меня этим улицам, и я полюбила
их так же, как любила ее.
Фанни появилась в доме вскоре после моего рождения - в качестве
кормилицы. Не думаю, чтобы моя родня намеревалась оставить ее в доме, но с