"Виктория Холт. Замок Менфрея " - читать интересную книгу автора

первой же недели жизни я оказалась сложным ребенком, и я тянулась к Фанни.
Так что она осталась в качестве моей няньки, и, хотя впоследствии ее не раз
обижали миссис Трант, Полден и главная воспитательница, Фанни это
совершенно не заботило - так же, как и меня.
Это была противоречивая натура. Грубость ее выражений не вязалась с
мечтательностью взгляда; истории, которые она рассказывала о себе, являли
собой смесь самых смелых фантазий, но всегда имели под собой реальную
основу. Неизвестная особа оставила ее у дверей сиротского приюта. "Прямо у
статуи Святого Франциска, который кормит птиц. Так что они назвали меня
Фрапсез (коротко - Фанни), Франсез Стоун. Это была каменная статуя".
Правда, теперь она уже больше не была Фанни Стоун, поскольку вышла замуж за
Билла Картера, но о Билли Картере мы почти не говорили. Как-то Фанни
сказала мне, что он лежит на дне океана и она больше никогда его не увидит.
"Что сделано, то сделано, - спокойно заявляла она. - И самое лучшее - это
забыть". Иногда она давала волю воображению, и любимой нашей игрой, когда
мне было лет шесть или семь, стало выдумывание историй о том, каким образом
Фанни оказалась у ног статуи Святого Франциска. То она говорила, что
родилась в таком же великолепном доме, как наш, но ее украли цыгане. Или
она оказывалась наследницей знатного рода, которую злобный дядя подбросил в
приют, положив в ее колыбель тельце мертвого ребенка. Было несколько
вариантов, и все они кончались словами: "И мы никогда этого не узнаем, мисс
Хэрриет, так что пейте свое молоко, потому что вам пора в постель".
Она рассказывала мне и о приюте, о том, как колокола собирали
воспитанников на скудную трапезу, - я ясно видела этих детей - в льняных
одеждах, руки в цыпках от холода и покрыты струпьями. Я видела, как они
почтительно кланяются своим благодетелям и потихоньку постигают науку
унижения.
- Но нас учили читать и писать, - говорила Фанни, - это уже много.
Она почти никогда не говорила о своем ребенке, а когда говорила, то
прижимала меня к себе и опускала мою голову, чтобы я не могла видеть ее
лица. "Это была девочка, она прожила только час. Единственное, что мне
осталось от Билли".
Билли был мертв, ребенок - тоже. "И тогда, - говорила Фанни, - я
пришла к вам".
Фанни возила меня в Сент-Джеймс-парк, и там мы кормили уток или сидели
на травке, и она, по моему требованию, рассказывала мне все новые и новые
версии ее детства. Она показала мне Лондон, о существовании которого я даже
не догадывалась. Фанни говорила, что это - секрет, что Им - людям в нашем
доме - не следует знать, куда она водит меня во время наших прогулок. Мы
отправлялись на рынок, где стояли ларьки лавочников; крепко держа меня за
руку, Фанни тащила меня за собой, приходя почти в такой же восторг, как и
я, от созерцания всех этих людей, которые хриплыми голосами расхваливали
свой товар и речи которых я почти не понимала. Я помню магазины, где
снаружи была вывешена старая одежда, - странный, затхлый, незабываемый
запах; старую женщину, продававшую булавки и пуговицы, устриц, имбирные
пряники и капли от кашля. Один раз Фанни купила мне печеного картофеля,
который казался мне самой восхитительной едой на свете - до тех пор, пока я
не попробовала жаренные на угольях каштаны.
- Не говорите никому, где вы были, - предостерегала меня Фанни, и сама
таинственность этого мероприятия делала его еще более захватывающим.