"Виктория Холт. Шелковая вендетта " - читать интересную книгу автора

секретами, рассказывала, как производят ткани и для каких платьев годится
каждая из них. Она была большая мастерица придумывать новые фасоны платьев и
часто подсказывала, какая нужна была ткань, чтобы она как можно лучше
соответствовала ее задумкам. И тогда к дому подкатывала груженая повозка,
которую тащили усталые лошади (от Спитэлфилдса до Эппинг Форреста было не
меньше шестнадцати миль), и тюки с тканями поднимали наверх. В какой бы
части дома я в этот момент ни находилась, я тут же мчалась к бабушке, чтобы
вместе рассмотреть наши сокровища.
Бабушка в такие минуты впадала в состояние, близкое к экстазу. Она
подносила ткань к щеке и вздыхала. Потом окутывала ею меня и в восторге
всплескивала рука ми, ее яркие карие глаза горели от увлечения. Мы ждали
подвоза новых тканей, как праздника.
Бабушка являлась очень важной персоной в доме и жила по своим
собственным правилам. Наверняка, если бы она захотела, то могла бы
присоединиться к семейным обедам. Но она была по-своему не менее заносчива,
чем Кларксон или миссис Диллон.
Она требовала, чтобы поднос с едой приносили к ней наверх, и держалась
с таким достоинством и важностью, что ни одна горничная не осмеливалась
выказать и тени недовольства этим обстоятельством. О да, она и впрямь была
важной персоной в доме. Услуги горничных она воспринимала совсем иначе, чем
мисс Эвертон, для которой это было чуть ли не единственным подтверждением
разницы в их положении. Бабушка же, напротив, вела себя так, словно не было
никакой нужды подчеркивать ее значительность, поскольку все и так должны
осознавать это.
Когда я начала понимать, что отличаюсь от других детей, сознание того,
что у меня есть бабушка, облегчило это нелегкое открытие. Сэр Фрэнсис,
посещая Шелковый дом, всегда заходил к ней. Они разговаривали о тканях, и он
всегда прислушивался к ее мнению.
Это являлось главной причиной того, что к бабушке в доме относились с
таким почтением. Верхние комнаты принадлежали нам с ней. Их было четыре:
большая светлая мастерская; наши спальни - две маленькие смежные комнатки с
узкими просветами окошек и небольшая гостиная. Три маленькие комнаты были
частью старого дома, мастерская же, конечно, добавлена Сэланжером.
- Здесь наш с тобой дом, - говорила бабушка, - наше маленькое
королевство. Он твой и мой; здесь мы как короли в нашем маленьком замке...
или, может быть - королевы, а?
Бабушка была невысокой, с густой копной черных волос, в которых уже
начала пробиваться седина. Она высоко зачесывала их кверху и закрепляла
блестящим испанским гребнем. Волосы являлись предметом ее особой гордости.
- Прическа всегда должна быть... elegant, - учила она меня, - ты можешь
быть одета в самый превосходный шелк и в великолепный атлас, но они никогда
не произведут должного эффекта... если в твоей прическе не будет стиля.
Большие бабушкины глаза могли сверкать от радости или гореть гневом,
могли выражать ледяное презрение и зажигаться любовью. В них отражались
малейшие движение ее души. У нее были красивые длинные пальцы, и я всегда
буду помнить их точные движения, когда она кроила платья на своем большом
столе в мастерской. Она была такой тонкой и легкой, что я побаивалась, как
бы ее не унесло ветром. Однажды я сказала ей об этом и добавила:
- А что тогда будет со мной?
Обычно она смеялась над моими фантазиями, но на этот раз она вдруг