"Виктория Холт. Страстная Лилит " - читать интересную книгу автора

вас какие грязные. О Боже, я так надеялась, что вы становитесь маленькой
леди. После всего, что я сделала...
Острый приступ жалости - самая большая свойственная Аманде слабость -
охватил ее. "После всего, что я сделала..." Это значит, что Аманда выглядела
более взрослой, чем обычно, или что кто-то из ее родителей завуалированно
упрекнул гувернантку. Бедная мисс Робинсон - живет в постоянном страхе, что
ее добросовестный труд не замечают и скоро забудут. Аманда слышала о людях,
которых преследует их прошлое, но насколько ужаснее бояться будущего! Она
заложила руки за спину и постаралась стать похожей на маленькую леди,
которую хотела сделать из нее мисс Робинсон.
- Робби, Лилит Треморни берут на кухню. Почему?
- Леди, - ответила мисс Робинсон, - не интересуются простолюдинами. И
вы не должны быть такой любопытной. Вы выучили три первых неправильных
глагола? Где ваша французская грамматика? Приступайте. Это отучит вас
любопытствовать.
- Нет, мисс Робинсон, - серьезно заметила Аманда. - Я лишь выучу три
неправильных глагола; это не отучит меня любопытствовать, потому что я уже
научилась... - Она молча и покорно села к столу.
Она могла бы надуться. Фрит сердился бы или по крайней мере затеял бы
спор, потому что по природе он не был злопамятным. Алиса могла бы дуться.
Пасторские дети были непосредственнее, чем она. Даже Мери и Дженет Холфорд,
дочери врача, будучи спокойными девочками, не держались бы так смиренно, как
Аманда. Но могла ли она не быть кроткой с мисс Робинсон, если она очень
хорошо понимала, почему гувернантка так ведет себя с ней.
Итак, Аманда начала учить глаголы, сожалея, что не может состроить рожу
мисс Робинсон, как это сделала бы Лилит. Она хотела бы, чтобы ее не занимали
мысли о положении других людей, не переживать из-за их забот, когда и своих
хватает. Она вздохнула и постаралась заменить свое любопытство по поводу
Лилит изучением глагольных форм, которыми воспользовались бы французы, чтобы
куда-то пойти, что-нибудь отправить или приобрести.

* * *

Лилит, глядя на дом Леев, считала его тюрьмой, золотой клеткой. Она
никогда не была внутри дома, но Джейн, возвращаясь в их домишко с сыром,
маслом и хлебом, который ели эти мелкопоместные дворяне и который так
отличался от ячменного хлеба, бывшего основной пищей бедняков, рассказывала
родным о диковинках дома Леев.
Лилит и ее братья и сестры, не помнившие, как жилось до тех лет,
которые позже стали называть "голодными сороковыми", постоянно думали о еде;
и дом Леев всегда напоминал им волшебный домик из сказки, на который набрели
в лесу Гензель и Гретель; стены его должны быть не из коврижки, а из сыра и
пирожных, а лучшая комната наверняка из самого замечательного деликатеса -
свиной колбасы.
В тот ненастный день дом казался мрачным, но Лилит знала, что, когда
светит солнце, дом сияет; слуховые окна с ромбовидными переплетами горят
тогда, как настоящие бриллианты. Даже сейчас бриллиантики посверкивали на
кустах, которым старый Фейтфул Стрит, подстригая, придал формы причудливых
птиц и павлинов, собак и львов. Это было старое поместье; дом построили во
время правления королевы Елизаветы, хотя Лилит ничего об этом не знала, да и