"Виктория Холт. Кирклендские забавы" - читать интересную книгу автора

возможно, понимание пришло ко мне позднее; возможно, это было не более чем
оправдание моего головокружительного романа с Габриелем.
Однако кое-что я тогда все-таки узнала. Хотя заснуть по-настоящему мне
удалось только под утро, среди ночи я задремала и, услышав странный крик,
решила, что он мне пригрезился.
- Кэти! - молил чей-то голос, исполненный страдания и боли. - Кэти,
вернись...
Я была поражена - не тем, что услышала свое имя, а печалью и мукой, с
которыми кто-то произносил его. Сердце мое громко билось, - это был
единственный звук, нарушавший царившее в доме безмолвие.
Приподнявшись в постели, я прислушалась. И мне вдруг вспомнился
подобный случай, произошедший еще до моего отъезда во Францию. Тогда я тоже
проснулась среди ночи оттого что кто-то звал меня по имени!
Меня вдруг охватила дрожь. Так значит, это был не сон, - кто-то и
вправду звал меня.
Выбравшись из кровати, я зажгла свечу и подошла к открытому окну. Хотя
считалось, что ночной воздух вреден и что на ночь окна надо плотно
затворять, я нарушила это правило, изголодавшись по свежему воздуху родных
мест. И вот теперь я высунулась наружу и взглянула вниз, на окно прямо под
моим. Там располагалась отцовская спальня.
И тут я догадалась, что за крик разбудил меня сегодня, а также в ту
давнюю ночь, это кричал во сне мой отец. Он звал Кэти.
Моя мать носила то же имя, что и я, - Кэтрин. Мои воспоминания о ней
весьма смутны, это скорее не образ, а ощущение. А может, я вообще все
придумала? Помню, как она крепко прижала меня к груди - до того крепко, что
мне стало трудно дышать и я заплакала. А потом все кончилось, и я никогда
больше ее не видела, и никто больше не обнимал меня - потому, как мне
казалось, что я тогда протестующе закричала в ответ на материнскую ласку.
Так вот в чем причина печали моего отца... Неужели после стольких лет
он все еще тоскует об умершей? Должно быть, какими-то своими чертами я
напоминаю ему ее; это вполне естественно, и наверняка в этом все дело.
Видимо, мой приезд вызвал к жизни образы прошлого, былые страдания, которые
он никак не мог забыть.
Как долго тянулись дни, как безрадостна была жизнь в нашем доме! Его
обитатели были уже немолоды, они принадлежали прошлому. В моей душе
зашевелился былой протест. Я ощущала себя чужой.
С отцом мы встречались только за столом, потом он удалялся в кабинет
работать над книгой, которая едва ли когда-нибудь будет завершена. Фанни
сновала по дому, отдавая приказания жестами и взглядами; она была
неразговорчивой особой, однако могла весьма красноречиво щелкнуть языком или
надуть губы. Слуги боялись Фанни, ведь они были в ее власти. Она держала их
в страхе, то и дело напоминая, что старость не за горами и что в таком
возрасте им будет трудно найти другое место.
На безупречно натертой мебели не было ни пылинки, кухня дважды в неделю
наполнялась запахом свежевыпеченного хлеба, идеально налаженное хозяйство
работало как часы. Я просто мечтала о беспорядке.
Я скучала по пансиону. По сравнению с теперешним серым существованием
жизнь в Дижоне казалась полной увлекательных событий. Я вспоминала комнату,
в которой жила с Дилис Хестон-Браун; двор под окнами, откуда постоянно
доносился гомон девичьих голосов; звонки, созывающие на уроки и дающие