"Стюарт Хоум. 69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой" - читать интересную книгу автора

Хоббса, Вирильо, Жижека и Иригарари. Алан хотел быть непоследовательным в
своей непоследовательности.
Чем больше он читал, тем меньше ему нравилось чтение. Деррида стал
огромным разочарованием. Изучив последователей Дерриды, ему не было нужды
доставлять себе раздражение чтением "О грамматологии". Он усвоил
содержание раньше, чем потребил его, и после Дерриды казалось
бессмысленным перечитывать Руссо или Леви-Стросса. Чем больше Алан читал,
тем меньше ему нужно было читать. Это была наркомания. Я бросила взгляд на
чревовещательскую куклу, сидевшую развалясь в кресле, и прошептала ее имя.
Алан взял "Представления о приматах: виды, раса и природа в мире
современной науки" Донны Харауэй и завопил, швырнув ее через комнату. Это
был большой том, почти 400 страниц, и прежде чем грохнуться на пол, он
опрокинул с полки несколько книг в мягкой обложке. Алан жаловался, что
даже не начинал читать Джудит Батлер, не говоря уже о Донне Харауэй. Ему,
наверное, вообще не надо было читать, раз уж он проглотил Сади Плант "Нули
и единицы" за один заход, а затем начал поносить ее. Где он мог найти
время для всего этого чтения? Казалось, будто он никогда не закончит жить
(третий раздел в "Бодрийяр вживую: Избранные интервью" под редакцией Майка
Гейна был озаглавлен "Я перестал жить"; в "Я люблю Дика" Крис Краус
утверждала: дескать, в то время, когда она преследовала Хебдиджа, он
заявил ей, что не читал ничего в течение двух лет). Была ли это месть
магического кристалла? Алан не знал, все это становилось перебором. Такой
французский теоретик, как Бодрийяр, мог быть переведен на английский
каким-то незначительным издательством, типа Semiotext(e), с минимальной
корректурой и распространением, и ты даже не успевал узнать об этом, как
тут же переводы изблевывались издательствами Verso, Polity, Pluto,
Stanford и Routledge. Сходные вещи случались с Делезом и Дерридой, тогда
как Барт и Фуко становились классикой "Пингвина". Тебе не надо было
следить за этим. Если бы ты даже захотел это отслеживать, то все равно бы
не смог. Иногда мне становилось интересно, было ли происходившее между
мной и Аланом обменом субъективностей. Во время моего второго визита в его
квартиру я впервые слабо заподозрила это. Мир Алана становился моим миром.
Читая своего Гваттари, Алан хотел стать женщиной, и в этом процессе я
чувствовала себя так, словно превращаюсь в мужчину. Почему же я хотела
приобрести все книги, которыми владел Алан, когда они, несомненно, не
принесли ему ничего хорошего? Все, чему Алан научился от своего чтения,
так это более красноречивым способам объяснений, что он ничего не знал. Он
приобретал культурный капитал, но по довольно-таки дорогой цене. Это была
фаустовская сделка, абсолютно бессмысленная. Бесконечное перетасовывание
текстов, и Алан буквально бежал вприпрыжку над книгами в этом процессе. На
полу валялись издания в мягких обложках. Он оступился, я поймала его.
Отчаяние Алана, пытавшегося избавить себя от этих объектов и
одновременно забыть о словах, слетающих с языка с их помощью, планомерно
возрастало.
Работа была словно создана для него. Без начала или конца, и это
происходило, когда я появилась. Альтернативная версия такова: Алан хотел
исчезнуть, хотел сам стать объектом. Так как он не придерживался
религиозных верований, то был не способен принести свою тень в дар
дьяволу, а вместо этого попытаться навязать свою субъективность мне. Алан
хотел стать машиной.