"Ник Хорнби. Футбольная горячка " - читать интересную книгу автора

просмотрел весь матч по телевизору. Через несколько недель я наблюдал игру
между "Юнайтед" и "Бенфикой", а в конце августа ни свет ни заря вскакивал с
постели, чтобы узнавать, как дела у "Юнайтед" на клубном первенстве мира. Я
обожал Бобби Чарльтона и Джорджа Беста (и ничего не знал о Деннисе Лоу -
третьем из святой троицы, который из-за травмы пропустил игру с
"Бенфикой"), обожал с неожиданной для себя страстью. Это продолжалось три
недели, до тех пор, пока отец не взял меня с собой на "Хайбери".
К 1968 году мои родители расстались. Отец встретил другую женщину и
уехал от нас. А я жил с матерью и сестрой в маленьком домике в лондонском
предместье. Вполне банальная ситуация (хотя я и не припоминаю никого
другого в классе, кто остался бы без одного из родителей - шестидесятые
годы преодолели двадцать миль от Лондона по дороге М4 спустя семь или
восемь лет), но распад семьи ранил нас всех четверых, что обычно и
происходит в случае подобных разрывов.
Новая ситуация в семье неизбежно вызвала целый ряд проблем, однако
весьма серьезной стала на первый взгляд самая незначительная: вроде бы
пустяк - несносное субботнее времяпрепровождение в зоопарке или
каком-нибудь аналогичном месте в обществе одного из родителей. Отец, как
правило, мог приехать только на неделе. Вполне понятно, что никто из нас не
жаждал торчать в помещении перед телевизором. Но с другой стороны, чем
занять детей, которым нет еще и двенадцати? И вот мы втроем ехали
куда-нибудь в соседний городок или в гостиницу при аэропорте, усаживались в
промозглом, пустом ресторане, где я и Джилл, не слишком отвлекаясь на
разговоры (ведь дети не любители общаться за столом, тем более что мы
привыкли питаться при включенном телевизоре), ели цыпленка или бифштекс -
обязательно либо то, либо другое, - а отец тем временем смотрел на экран.
Он не знал, чем еще можно занять нас: в городках-спутниках с половины
седьмого до девяти вечера по понедельникам не ахти как много возможностей.
В то лето мы с отцом отправились на неделю в гостиницу неподалеку от
Оксфорда. И там по вечерам сидели в промозглой, пустой столовой, и я, не
слишком отвлекаясь на разговоры, съедал бифштекс или цыпленка - обязательно
либо то, либо другое. А потом вместе с остальными постояльцами мы смотрели
телевизор. Отец много пил. Надо было что-то менять.
В сентябре он сделал новый заход насчет футбола и, вероятно, очень
удивился, когда я ответил "да". До этого я ни разу не сказал ему "да", хотя
никогда не говорил "нет" - вежливо улыбался и что-то бурчал, что означало
некоторую заинтересованность, но отнюдь не согласие. Эту черту, выводящую
окружающих из терпения, я развил в себе именно тогда и не избавился от нее
и по сей день. В течение двух или трех лет отец пытался сводить меня в
театр, но я каждый раз только пожимал плечами и идиотски ухмылялся, так что
в один прекрасный момент он воскликнул: "Все, довольно!", чего я,
собственно говоря, и добивался, потому что относился с подозрением не
только к Шекспиру, но и к регби, крикету, походам на лодке и выездам на
целый день в "Силь-верстоун" и Лонглит. Я вообще ничего этого не хотел. И
отнюдь не потому, что намеревался наказать отца за то, что он нас бросил. Я
с удовольствием сходил бы с ним куда-нибудь. Но только не туда, куда он
предлагал.
Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год, наверное, самый болезненный в
моей жизни. После того как разошлись родители, мы были вынуждены переехать
в меньший дом. Но случилось так, что некоторое время нам вообще пришлось