"Вячеслав Хованов "Hебесные близнецы" (OBEC)" - читать интересную книгу автора

В знаменитом платоновском диалоге "Пир" Сократ, уже порядком
подвыпивший и потому неосторожный в речах, намекает, что помимо
восхождения души к Единому Прекрасному посредством очищения в себе
идеи Эроса от морочащих форм мира, по закону полноты должно также су-
ществовать и нечто обратное, иначе говоря - нисхождение и воплощение
Единого Прекрасного в мир.
Сократ, первая предутренняя заря этого Божественного воплощения,
ясно называет его трагедией. Потому что, ведь явись подобный человек в
мир, "в конце концов, после всяческих мучений его распнут на кресте и
он узнает, что желательно не быть, а лишь казаться" тем, что есть,
зримой, подлинной Любовью и Справедливостью.
Однако, по закону же полноты должно существовать и некое проти-
вопонаправленное трагическое течение, подобно софисту или миражу ловя-
щее человеческое восприятие на крючок неподлинности и призрачности, в
сети зримого и осязаемого небытия.

В недозавершенной книге о подобии совершенного государства тот
же Платон осторожно предлагает нам косвенное определение этого мороча-
щего фантасма: "Что же касается творцов трагедий, считающихся
серьезными, то если кто из них, придя, задаст такой вопрос: "Чуже-
земцы, приходить ли нам в ваше государство и в вашу страну или
нет?"... Какой ответ мы бы были вправе дать божественным этим людям?
Мне кажется, такой: "Достойнейшие из чужеземцев, - сказали бы мы им, -
мы и сами - творцы трагедии, наипрекраснейшей, сколь возможно, и
наилучшей. Ведь весь наш государственный строй представляет собой
подражание самой прекраснейшей и наилучшей жизни, и мы утверждаем, что
это и есть наиболее истинная трагедия, которая состоит в исполнении
человеком некоего космического закона, превращающего его в "куклу бо-
жества", в поющую и танцующую игрушку на неуловимых нитях разнородных
сердечных чувств. Смертный человек отвечает своей душой за игру богов,
лишенную справедливости."

Пушкин, очевидно догадываясь об этой двунаправленности, дву-
составности, двойственности, остроумно превращает отраженную,
призрачную трагедию Сальери в движущий механизм подлинной трагедии Мо-
царта. Впрочем, не из истории ли Христа была почерпнута им эта идея
погружения трагедии в трагедию, растворения небытия в бытии, призрака
в яви?


2

Сальери.
Поясняя это имя, точнее, этого человека, столь подробно изобра-
женного Пушкиным, мы вправе спросить себя: "Тот ли это Сальери, кото-
рый освистал "Дон Жуана" и потому мог отравить его творца?"
Очевидно не тот.
Hо тогда подлинный ли Моцарт изображен Пушкиным? Или это имя
нужно ему лишь для того, чтобы погрузить трагедию в подлинную музы-
кальную атмосферу, течение действительной, а не только названной мело-