"Н.С.Хрущев. Время. Люди. Власть. (Книга 1, Часть II)" - читать интересную книгу автора

решили стреляться, так что же медлите?" Я хотел как раз удержать его
некоторой резкостью слов, чтобы он почувствовал, что поступает преступно в
отношении себя. А он вдруг вытаскивает пистолет (мы с ним вдвоем стояли
друг перед другом), подносит его к своему виску, стреляет и падает. Я
выбежал. Охрана ходила по тропинке около дома. Позвал я охрану, приказал
срочно взять машину и отправить его в госпиталь. Он еще подавал признаки
жизни. Его погрузили в машину и отправили в госпиталь, но там он вскоре
умер (17).
Потом мне рассказывали его адъютант и люди, вместе с которыми он ездил
в корпуса: когда вернулся с линии фронта, то был очень взволнован, не
отдыхал, часто бегал в туалет. Полагаю, что он делал это не в результате
жизненной потребности, а, видимо, хотел там покончить жизнь самоубийством.
Бог его знает. Не могу сейчас определить его умонастроение. Ясно, что он
нервничал. Потом пришел ко мне и застрелился. Однако перед этим
разговаривал с людьми, которые непосредственно с ним соприкасались, и они
слышали его слова. Он считал, что все погибло, мы отступаем, все идет, как
случилось во Франции. "Мы погибли!" - вот его подлинные слова. Полагаю,
что это и завело его в тупик, и единственный выход, который он увидел,
покончить жизнь самоубийством. Так он и поступил.
Потом я написал шифровку Сталину, описал наш разговор. Существует
документ, который я сейчас воспроизвожу по памяти. Думаю, что говорю
точно, за исключением, возможно, порядка изложения. Самую же суть
описываю, как это и было тогда в жизни. Вот, даже член Военного совета,
который занимал столь высокое положение, дрогнул. Не физически струсил,
нет, он морально дрогнул, потерял уверенность в возможности отразить
гитлеровское нашествие. К сожалению, это был тогда не единственный случай.
Происходили такие случаи и с другими командирами. Вот какая была
обстановка. А мы ведь еще и десяти дней не находились в состоянии войны.
Возвращаюсь к ситуации, о которой говорил перед описанием случая с
членом Военного совета. Итак, мы увидели, что против 6-й армии Музыченко и
12-й армии Понеделина почти никаких активных действий со стороны
противника не ведется (18). Было явное
игнорирование нашего левого фланга со стороны немцев. Но они надеялись
после вклинения танковыми войсками повернуть направо, окружить наши войска
и уничтожить эти две армии. Поэтому мы с командующим решили вывести 6-ю
армию, штаб которой находился во Львове, а сама она располагалась на
границе, севернее Перемышля. Ее войска стали отходить. Не помню, на
сколько километров они отошли, но противник их даже не преследовал. И
вдруг мы получаем резкое указание из Москвы - нахлобучку за то, что отвели
войска. Поступил приказ - вернуть войска, чтобы они заняли линию границы,
как занимали ее раньше. Мы ответили: "Зачем же ее защищать? Ведь не
ведется военных действий против этих двух армий. Противник сосредоточил
главные силы на направлении Броды, уже виден его замысел. Он может
окружить наши войска, и они потом не смогут выйти из-под флангового
удара". Но нам приказали вернуть армии, и мы это сделали. Мне было очень
обидно и горько так поступать. У меня сложилось впечатление, что эти две
армии могут погибнуть. Они будут драться в окружении, но уже не будут
использованы с тем эффектом, как если бы мы расположили их на направлении
главного удара врага. Однако ничего не поделаешь, приказ есть приказ, и мы
его выполнили.