"Анатолий Хулин. Дедлайн (фрагмент романа)" - читать интересную книгу автора

интеллигентных похоронах. "Дипломаты мы не по призванью... - заиграл в моей
голове боевой марш Магомеда, и я удивился перепутанности смысла песни в
следствие тупых пустот в самих словах, - Нам милей братишка-автомат! Четкие
команды приказанья, и в кармане парочка гранат!" "Тот, кто думает, что быть
писателем легкое дело - ошибается, - резко, на скорости, чтобы переключиться
с песни, думаю я, - По-настоящему им никто не может быть! Если ты думаешь,
что делаешь что-то большее, чем просто набиваешь неслыханные сочетания букв,
слов, полубреда?! Метафора - уже чей-то промысел! Икс файл! Воля - дело
другое! С ее точки зрения это просто спорт с самим собой - и при этом ты сам
выбираешь, что судьям показывать, а что не показывать. Какой я умный! Эдаким
чертом! Заставляй себя работать, и сам решай, что будет тренировкой, а что -
штрафным ударом. Ты понял меня?"
Мы приезжаем. Я перехожу двор - деревянные детские постройки, как и
утром, видятся все тем же стилизованным капищем. Я вхожу в подъезд и
перечитываю тинейджеровские граффити - из новых появилось только "здесь
живет гоа-транс", рядом с оголенными проводами вырванного с корнем
распределительного электрического ящика. Возможно, мое я слегка
галлюцинирует - а может быть, уже совсем - и нет.
Поднимаюсь домой, открываю дверь. Дома - никого, как и должно быть на
сегодня, к огромному сожалению. Я снимаю красные кеды и военную куртку с
надписью "АС/DC". Мне становится жалко, что я так долго занимаюсь такой
чепухой - и так долго не занимаюсь самыми важными для меня людьми. А почему
- самыми? А как же все остальные? Привязанность? Да, и с ней уже ничего не
поделать. Боддхисатвы обязаны возвращаться до последнего. Что главное в
прекрасной жизни - за то и держись.
Думая об этом, я иду на кухню, пью зачем-то зеленый чай, и курю
огромный, предсонный, завершающий анашовый косяк - Магомед мне дня на три
отсыпал, а по буддийски так дней на пять. До самого отлета в Чечню. Мысленно
обращаюсь к луне и покрываю ее десакрализующими тихий ужас московской ночи
добрыми тибетскими матюками - про себя, на внутренних волнах. И плавно
вырубаюсь - на середине своих вынутых из кармана четок, сделанных из костей
доброго умершего своей смертью яка - даря эти четки мне, пьяный клипмейкер
Вертеньев называл их "кости яка-истребителя", бешено, как обычно, хохоча - и
это почти последнее мое внятное воспоминание. "Всего за один день... - думаю
я, улетая, Все и решилось. Все сошлось в одной точки. Я еду в Чечню. Верке
надо позвонить. Что ей сказать? Она поймет..."
Надо же - я уже на нашем огромном матрасе - даже снял джинсы и майку.
Уже почти сплю. Нет, точно сплю...

"Один - суслик
Другой - хорька
Третий - зайка земляной..."


4. Проза Лотос. Кусок четвертый.

На следующее утро я проснулся отнюдь не в паранормальном состоянии.
Сразу подумалось - мол, три года никакого прогресса в житухе не наблюдается,
в материальном смысле. духовный идет крейсерским ходом в открытый океан. А
телефон отключили за неуплату, и с квартиры скоро сгонят по той же причине.