"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

неприязнь, перерастающую в ненависть, за то, что никогда он не был с нами,
нашим, одним из нас, никогда не принадлежал нам, а также за взгляд темных,
слегка навыкате глаз, который наводил на простую мысль, что это мы
отличаемся от него, а не он от нас. Шимек выскочил вперед и стал перед ним
лицом к лицу. "Ты, Вайзер, а чего ты в самом деле не ходишь с нами в
костел?" - И вопрос повис в воздухе, требуя немедленного ответа. Он молчал,
улыбаясь придурковато и нахально - как казалось нам тогда, - и сзади начали
ворчать, что надо сделать ему "макарончики". "Макарончики" заключались в
том, что поверженному на траву противнику разминали спину кулаками и
коленями, и мы уже увидели его белую голую спину, уже его рубашка порхала в
воздухе, перелетая из рук в руки, когда неожиданно в круг палачей ворвалась
Элька - со сверкающими глазами, раздавая направо и налево тумаки, она
кричала: "Оставьте его в покое, оставьте его в покое!" А когда это не
подействовало, она впилась в одного из экзекуторов ногтями, обозначив на его
лице длинные извилины быстро краснеющих бороздок. Мы отступили от Вайзера,
кто-то даже подал ему смятую рубашку, и он, не произнося ни слова, надевал
ее, словно ничего не произошло. Только через минуту мы поняли, что это не
он, а мы вышли из потасовки униженными, он же остался самим собой, тем же
неизменным Вайзером, и мог смотреть на нас, как в день Тела Господня,
спокойно, холодно, бесстрастно и сохраняя дистанцию. Трудно выдержать
подобный взгляд, поэтому, как только Вайзер отдалился, шагая вдоль заросшей
ограды костела, Шимек бросил первый камень, громко выкрикивая:
"Давидек-Давид, Вайзер - жид!" - и другие последовали его примеру, и кричали
то же самое, и бросали камни. Но он не оглянулся и не ускорил шаг, унося
таким образом свою гордость, а нам оставляя бессильный стыд. Элька побежала
за ним, и мы перестали швырять камни. Это было первое близкое знакомство с
Вайзером - его мертвенно-белая спина, мятая клетчатая рубашка и, как я уже
говорил, невыносимый взгляд, который впервые мы почувствовали на себе в
праздник Тела Господня, когда развеялось облако ладана, выпущенное из
золотой кадильницы ксендзом Дудаком.
Было ли то простой случайностью? Или Вайзер оказался перед костелом по
собственной воле, так же как в день Тела Господня на бугорке рядом с
алтарем? Но какая же сила велела ему это сделать, зачем он решил предстать
перед нами именно таким? Эти вопросы еще долго не давали мне спать, и по
окончании следствия, и потом, много лет спустя, когда я стал уже совсем
другим. И если есть какой-то ответ, то только тот, что именно из-за его
отсутствия заполняю я линованный листок, ни в чем не будучи уверен. Письма,
которые я посылаю из года в год в Мангейм в надежде выяснить еще какие-то
подробности, связанные с теми событиями и личностью Вайзера, остаются без
ответа. Сначала я думал, что Элька, с тех пор как стала немкой, не хочет
никаких вестей отсюда, никаких воспоминаний, которые могли бы поколебать ее
новое - немецкое - равновесие. Но теперь уже так не считаю, по крайней мере
не так уж в этом уверен. Между ней и Вайзером было что-то, чего мы никогда
не могли понять, что связывало их странным образом и что ни по каким меркам
невозможно определить как детское "притяжение полов" или иными подобными
терминами, которых у современного психолога нашелся бы полный карман. Ее
упорное молчание - нечто большее, чем неприязнь к миру детства.
А в тот день, когда рубашка Вайзера перелетала в воздухе из рук в руки,
мы поехали в разболтанном трамвае четвертого маршрута на пляж в Елитково.
Рабочий день был в разгаре, но в обоих вагонах была порядочная давка, солнце