"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

ничто.
Тогда-то мы и увидели Вайзера в роли для него не характерной, в роли,
которую он сам выбрал и затем навязал всем нам, о чем, ясное дело, мы не
могли знать. Здесь же, перед алтарем, который из года в год воздвигали рядом
с нашим домом, ксендз Дудак усиленно замахал кадилом, выпустив великолепное
облако дыма, которое мы ожидали с дрожью и напряжением. А когда серый дым
рассеялся, мы увидели Вайзера, стоящего на небольшом бугорке слева от алтаря
и наблюдающего за всем с нескрываемой гордостью. То была гордость генерала,
принимающего парад. Да, Вайзер стоял на бугре и смотрел так, словно все
песнопения, хоругви, образа, вся толпа, ленты были приготовлены специально
для него, словно не было иного повода вышагивать людям по улицам нашего
квартала с истовым пением на устах. Сегодня я знаю и нисколько в этом не
сомневаюсь, что Вайзер был таким всегда, но в тот момент, когда рассеялся
дым, он будто вышел из укрытия, показав нам впервые свое истинное лицо.
Впрочем, это длилось недолго. Когда растаяла последняя ленточка ароматного
кадильного дыма, и умолк писклявый голос ксендза Дудака, и толпа двинулась
дальше к костелу, Вайзер исчез с бугорка и уже не сопровождал нас. Какой же
генерал бежит за войсками по окончании смотра?
Оставшиеся до конца учебного года дни можно было сосчитать по пальцам,
свирепствовал июньский зной, и каждое утро нас будили через открытые окна
голоса птиц, возвещающие безраздельное господство лета. Вайзер снова
превратился в робкого Вайзера, который только издали следил за нашими
крикливыми играми. Но что-то уже изменилось, теперь в его взгляде,
пронзительном и жгучем, мы ощущали снисходительный интерес - как будто
скрытый глаз изучал каждый наш шаг. Может быть, подсознательно мы
оборонялись от этого взгляда, кто знает, но, так или иначе, в день выдачи
аттестатов по Закону Божьему мы увидели его снова - как и в день Тела
Господня или, скорее, в подобной ситуации. Костел Воскресения расположен
был, впрочем, как и весь наш район, рядом с лесом, и, когда уже ксендз Дудак
закончил свои молитвы и наставления, раздал наиболее усердным образки и нам
вручили аттестаты, красиво напечатанные на мелованной бумаге, начались
бешеные гонки к лесу в первую же минуту настоящих каникул, ибо школу мы
покинули еще накануне и теперь впереди не ждало нас ничего, кроме двух
месяцев чудесной свободы. Мы мчались всей оравой, вопя и орудуя локтями.
Ничто, казалось бы, не могло сдержать эту стихию - ничто, кроме холодного
взгляда Вайзера, а он стоял, опершись о ствол лиственницы, словно ждал нас
здесь специально. Может, несколько минут, а может, всегда. Этого мы не знали
ни тогда, ни позже, в кабинете директора и прилегающей к нему канцелярии, в
ожидании очередного допроса, и даже теперь, когда я пишу эти слова и когда
Шимек живет совсем в другом городе, Петр погиб в семидесятом[1] на улице, а
Элька уехала в Германию и не написала оттуда ни одного письма. Ведь Вайзер
мог ждать нас с самого начала, и это, пожалуй, самое главное в истории,
которую я рассказываю без прикрас.
Итак, он стоял и смотрел, да, только и всего, казалось бы - только и
всего. И однако он сдержал набегающую волну потных тел и орущих глоток,
приняв ее на себя, и оттолкнул на миг, на тот краткий миг, в который стихия
отступает, чтобы ударить с удвоенной силой. "Вайзер Давидек не ходит в
костел!" - послышалось где-то сзади, и впереди подхватили этот лозунг в
несколько измененном виде: "Давидек-Давид, наш Вайзер - жид!" И только
теперь, когда это было произнесено, мы почувствовали к нему обыкновенную