"Андрей Хуснутдинов. Министерство Анимации" - читать интересную книгу автора

штуцер. Затем глядел в желто разверстое жерло лифтовой шахты. Шахта
пролегала в самой брусчатке, в этом конкретном месте необъяснимо прозрачной,
но не отсутствовавшей. Через зазор просматривались исполинские туманные
профили балок и талей. Светлело, светало - как? В эпицентре Мавзолея,
например, в метре от поверхности темнело квадратное студенистое пятно с
маркировкой иероглифами, штрих-кодом и ажурными метками цветоделения. В этом
смысле, конечно, светлело. Он представил. Огромная рыжая баба, зевая, в
прожженном синем халате с вуалью, по колено в брусчатке, дыша перегаром,
марфуша, прошлепала к Лобному, где, мразь, разминаясь, сонно попердывая,
матерясь, неторопливо и с короткой отмашкою, в пот, бить, блядь, принялась с
мужицким оскалом кривою кувалдой, куда-то под. С каждым ударом, опять же,
светлело, нерусские циферблаты Спасской вращались влево, и дальше по ходу,
удар за ударом, неровно и нервно столица вставала, и в этом смысле, конечно,
светало. "Посмертье (FI)", - сиренево созрело в воздухе там же, на Лобном,
расплывчатое сообщение. Или, быть может, реклама.
Все равно выяснилось, что вход не тот.
Их даже начали арестовывать по классической, но вызванный лифт с бешено
оравшими по рации секьюрити не пришел - по-видимому, тоже попал куда-то не
туда. Человек от испуга опять отгородился тележкой и испражнялся до тех пор,
пока не выключили сирену.
Потом пришлось к другому входу и с другим неуверенным сообщением: "FI -
новая эра ля". С этого входа на площади было туристически людно. Сеявшийся
дождь почти не достигал брусчатки. В литых плащах милиции одинаково
отражалось. Сейсмович зябко осматривался. Сдавшая в перспективе баба
продолжала возиться у Лобного. Ее осторожно фотографировали. Неподалеку
требовательно трясли милостыней. На Мавзолее сидела чудовищная ворона.
Человек прокатился к часовому за спрятанным в венках ПК, отсоединился от
резервуара и, споро крепя ртом с "той жопе все равно кранты" бензоклизму,
смолк. Сейсмович сделал несколько шагов из коридора, зачем-то расслабил
крепление левой ласты и с тем же почти по щиколотку просел. И что напоролся
на острое и хорошо смазанное, однако пропущенный милицией, на том
восстановил позу и, потея от новой раны до ягодиц, с улыбкой ненависти
прошел к человеку. Тут, объемно дрожа, задвигались куранты. Вибрируя для
равновесия, Сейсмович ждал. Тогда, отсоединившись, человек молча предложил
следовать за ним внутрь ГУМа. Пушечно хлопая, чудовищная ворона снялась. В
ГУМе, пройдя в сквозное кафе "Арка", они заказали беляшей и кофе в размякших
стаканчиках. Красная Площадь скрылась с накладкой, зависла на минуту плоской
зубчатой проекцией в дверях. Сквозило. Они ели стоя еле за неудобными
высокими столиками в проходе между галереями, одни под периодически
скрещивающимся взглядом агрессивно скучающей буфетчицы, и было неприятно,
что уже трижды мимо уменьшающихся их порций внимательно проследовал один и
тот же бомж с той разницей, что каждый раз бушлат его и замасленная лыжная
шапочка были разного цвета. Перистальтика толпы по оба выхода из прохода
тоже имела свои периоды, но куда более разреженные. Пока Сейсмович мог
вычленить лишь интенсивный диапазон негров, в отличие от прочих почему-то
по-черному ругавшихся по-русски на ходу. Не в порядке было и с беляшами -
взяли шесть, но шесть в конце концов пятый бомж и увел. Потом человек
промокнул рот, подсоединился под столом и бережно перебирал бумаги. Так
Сейсмович впервые увидел посмертное изображение Николай Николаича.
Фотография была исполнена стереографически. Под разными углами левый глаз