"Деклан Хьюз. Дурная кровь " - читать интересную книгу автора

дороге, выходившей на автомагистраль. В зеркало заднего вида я видел, как
Линда стояла в дверях и курила. Когда я сворачивал на Каслхилл-роуд, она все
еще была там. Бледный лунный свет падал ей на лицо, вокруг волос повисли
колечки дыма от сигареты. Я чувствовал на коже ее сладкий запах, соленый
вкус ее губ на своих губах и понял, как сильно хотел ее весь вечер и как
сильно хочу сейчас. Я сжал руль, надавил на газ и помчался вперед, не
оглядываясь.

Глава 2

Моя мама жила в доме из красного кирпича на окраине Куорри-Филдс -
тенистого поселка на полпути между Бэйвью и Сифилдом. Когда я был маленьким,
в Куорри-Филдс рядом с нами жило не так много соседей. Неподалеку, через
дорогу, располагались поселки Самертон и Фэйган, где выросли мои родители.
Теперь Самертон исчез, а в Фэйган-Виллас на каждом метре обочины стояли
фургончики. Дом в Куорри-Филдс стоил дороже, чем я предполагал, или, по
крайней мере, в этом меня хотели убедить местные жители, присутствовавшие на
похоронах.
Хотя все вокруг сильно изменилось, улицы оставались знакомыми, будто я
никогда никуда не уезжал. В общем, все было узнаваемым, но странным: я ехал
к дому моей матери, но она там больше не жила. Она проводила первую ночь
одна в свежевыкопанной могиле неподалеку от каменистого пляжа в Бэйвью, куда
частенько водила меня в детстве. Когда гроб опустили в могилу, я взглянул на
море и вспомнил, как она первый раз прилетела ко мне в Лос-Анджелес: я повел
ее на пляж Зума, мимо Малибу; она улыбнулась, когда запахло океаном, и
взволнованно схватила меня за руку. Раньше мы всегда вместе плавали, а
теперь это никогда не повторится.
Я припарковался перед домом и распахнул ржавую калитку. Буйные заросли
падуба, тисов и кипарисов отгораживали дом от дороги. Вдоль тропинки
тянулись чахлые кусты роз.
Потрескавшиеся кирпичи, перекошенные оконные рамы и щербатая черепица
на крыше говорили о запустении. Этот дом был слишком большим для моей
матушки. Уже в который раз за день я подумал, что нужно было вернуться
раньше. И не в первый раз покраснел от тщетности этой мысли.
Я пытался открыть ключом парадную дверь, когда услышал хруст гравия за
спиной. В дверном стекле я заметил, как шевельнулась какая-то тень. Потом у
меня за левым плечом что-то сверкнуло в свете луны. Сжав пальцами левой руки
ключи, я двинул изо всех сил правым локтем в центр тени. И одновременно
рубанул ключами в том направлении, где, по моим расчетам, должна была
находиться рука незнакомца.
Раздался какой-то булькающийся звук, потом стон и удар металла о
бетонный пол. Я повернулся и увидел, как Томми Оуэнс стоит на коленях и
блюет прямо в розовый куст. Левая рука у него была вся в крови, а на клумбе,
засеянной левкоями, валялся полуавтоматический пистолет.

Томми Оуэнс назвал меня фашистом и психопатом, промыл и перевязал раны,
прополоскал рот листерином и уселся у меня в гостиной, наотрез отказываясь
признать, что весьма неразумно было размахивать пистолетом у меня над ухом.
На кофейном столике около бутыли с виски лежал короткоствольный
"Глок-17". Рядом с "глоком" виднелась обойма с десятью кругляшками