"Висенте Ибаньес Бласко. Рассказы (Москва - 1911) " - читать интересную книгу автора

стна, скрывавшая значительную часть горизонта.
Быть можетъ по ту сторону, Горы еще сверкало золото солнечнаго заката.
Здсь же незамтно уже спускался ночной полумракъ. Оба сидли молча,
подавленные безмолвiемъ окружающей природы, соединенные другъ съ другомъ
чувствомъ страха, пораженные сознанiемъ своего ничтожества среди этого
подавляющаго величiя, словно два египетскихъ муравья подъ снью Большой
Пирамиды.
Агирре чувствовалъ необходимость сказать что-нибудь. Голосъ его принялъ
торжественное выраженiе, какъ будто въ этомъ мст, насыщенномъ величiемъ
природы, иначе нельзя было говорить.
- Я люблю тебя!- произнесъ онъ съ непослдовательностью человка, который
сразу отъ долгихъ размышленiй переходитъ къ словамъ.- Я люблю тебя. Ты
принадлежишь и вмст не принадлежишь къ моему народу. Ты говоришь на моемъ
язык и однако въ теб течетъ другая кровь. Ты грацiозна и красива, какъ
испанка, но въ теб есть нчто большее, нчто экзотическое, что говоритъ мн о
далекихъ странахъ, о поэтическихъ вещахъ, о неизвстныхъ ароматахъ, которые я
слышу каждый разъ, когда подхожу къ теб. А ты, Луна, за что ты любишь меня?
- Я люблю тебя,- отвтила она посл продолжительной паузы голосомъ
серьезнымъ и взволнованнымъ, мягкимъ сопрано. - Я люблю тебя, потому что ты
немного похожъ на еврея и однако разнишься отъ него, какъ господинъ отъ
слуги. Я люблю тебя - не знаю, за что. Во мн живетъ душа древнихъ евреекъ
пустыни, отправлявшихся къ колодцу оазиса съ распущенными волосами и съ
кувшиномъ на голов. Приходилъ съ своимъ верблюдомъ красавецъ чужестранецъ и
просилъ дать напиться. Она глядла на него взглядомъ серьезнымь и глубокимъ
и, давая ему своими блыми руками пить, отдавала ему вмст съ тмъ свое сердце,
всю свою душу и слдовала за нимъ, какъ рабыня. Твои убивали и грабили моихъ.
Впродолженiи цлыхъ вковъ мои предки оплакивали въ чужихъ странахъ потерю
новаго Сiона, страны прекрасной, гнзда утшенiя. Я должна была бы ненавидть
тебя, а я люблю тебя, мой чужестранецъ. Я твоя и послдую за тобой, куда бы
ты ни пошелъ.
Сгущалась голубая тнь, падавшая отъ мыса.
Почти уже наступила ночь.
Чайки съ крикомъ возвращались въ свои убжища въ скал. Mope исчезало
подъ тонкимъ слоемъ тумана. Вдали, въ еще свтломъ надъ проливомъ неб горлъ,
какъ алмазъ, свтъ маяка. Сладкая сонливость исходила, казалось, отъ
угасавшаго дня и пропитывала всю природу.
Оба человческихъ атома, затерянные въ этой безбрежности, чувствовали,
какъ въ нихъ пробуждается тотъ же трепетъ, что и кругомъ, и забыли обо
всемъ, что недавно еще составляло ихъ жизнь. Они не думали о город, по ту
сторону горы, о человчеств, ничтожной частицей котораго они были.
Они были совершенно одни и, глядя другъ на друга, сливались во едино.
Такъ соединиться бы навкъ! Въ полумрак раздался шорохъ, точно трескъ
ломающихся сухихъ сучьевъ.
Вдругъ въ неб сверкнула красная молнiя, мгновенная и быстролетная, какъ
взмахъ крыльевъ огненной птицы. Потомъ гора задрожала, и на сухой раскатъ
грома отвтило море своимъ эхо.
Вечернiй выстрлъ!
Какъ кстати!
Оба содрогнулись, словно просыпаясь отъ сна.
Луна бросилась наверхъ по тропинк, ища дорогу, и не слушая Агирре.