"Магсуд Ибрагимбеков. Кто поедет в Трускавец" - читать интересную книгу автора

человека муже-ственного, не теряющего в минуту опасности присутствия духа и
даже способности шутить.
Она засмеялась и кивнула головой.
Я переводил дыхание и одновременно с этим готовил вторую фразу, которая
после первой должна была прозвучать "Прер-ванной серенадой", исполненной
Муслимом Магомаевым в сопровождении большого симфоджаза, по сравнению с
"Голубкой", спетой хором пенсионеров под аккомпанемент баяна и
электри-ческой гитары. Но тут я увидел, как из своей стеклянноалюминиевой
капсулы выскочил милиционер и направился к нам, исполняя на единственном,
имеющемся в его распоряжении, про-стейшем музыкальном инструменте столь же
незамысловатые трели - рулады, хоть и не представляющие никакой ценности с
позиций высокого искусства, но в отличие от него мгновенно оказывающие
эмоциональное воздействие. И строго избира-тельно.
Это был самый лучший милиционер в мире, вполне возмож-но, что это был
даже не милиционер, а инопланетный пришелец, обладающий способностью в
несколько раз ускорять события с помощью свистка и свирепого выражения лица,
потому что уже на втором свистке мы переглянулись с ней, как люди,
понимаю-щие друг друга с полуслова, и, разом сорвавшись с места, скры-лись
за углом.
Мы пробежали еще полквартала, скорее по инерции, чем по необходимости,
и, остановившись, засмеялись.
И самое главное, все это время я продолжал держать ее под руку, и она
отняла у меня ее только потому, что она понадоби-лась ей самой для того,
чтобы поправить волосы, выбившиеся из-под косынки из блестящего материала
цвета фисташковой рощи, сквозь стволы и ветви которой проглядывает
ярко-зеленая трава с разбросанными на ней то там, то сям маками и еще
какими-то прекрасными цветами, современной науке пока неиз-вестными. Над
этой фисташковой рощей, оглашая окрестности радостным щебетаньем, резвились
птички - удоды и ласточки, зимородки и необыкновенные воробьи; в тени
деревьев порхали над пестрыми цветами разноцветные бабочки и шмели, тихо
налетал теплый ветерок, напоенный ароматом далеких рек и сол-нечных долин,
ласково теребя зеленые листья и крупные фисташ-ковые гроздья
ярко-фисташкового цвета...
Я с удовольствием любовался этим сиропным ландшафтом и почему-то,
вместо того чтобы почувствовать себя круглым крети-ном, испытывал ощущение
умиления и радости в той ее стадии, которую любой, менее сдержанный человек,
чем я, наверняка назвал бы ликованием, восторгом и блаженством. Я ощутил
то-гда всю беспредельность этой радости, стоя под начавшиеся ливнем на
неказистой улице со странным названием Карусель-ная рядом с женщиной, имени
которой я еще не знал. Я испыты-вал сожаление - чуть более увлекающийся
человек сказал бы, что им овладела грусть и меланхолия, - в тот момент,
когда почувствовал, что это невесть откуда нахлынувшее пьянящее волнение
исчезло так же внезапно, как и появилось, оставив на излучине медленно
текущей реки хаотические заросли бурого камыша в том самом месте, где не так
давно отражались в сту-деной прозрачной воде белые цветы лилии и лотоса.


Есть одно местечко, которым я дорожу больше, чем Парфе-ноном и всеми
египетскими пирамидами, мечетью Айя-София и собором святого Петра,
венецианским Дворцом дожей и горо-дом Бразилиа с окрестностями, а также