"Магсуд Ибрагимбеков. Кто поедет в Трускавец" - читать интересную книгу автора

ящик для сигарет и зажигалки.
Вдруг я с удивлением обнаружил, что этот осмотр вызывает во мне
какие-то непривычные ощущения, пока непонятные, но не настолько, чтобы не
догадаться, что они совсем не того типа, какие испытывает человек, показывая
в первый раз родственни-кам и соседям свою олимпийскую медаль.
Было непонятно, чем это вызвано, потому что я точно знал, и никто меня
в этом не мог бы переубедить, что все в моей квартире - начиная с ванной,
из которой я выбросил ванну (пре-бывание в ней непременно рождало в
воображении тоскливый образ типовой золотой рыбки, посаженной в стандартный
аква-риум) и собственноручно выложил на ее месте небольшой бас-сейн,
облицованный цветным кафелем, и кончая комнатой, без мебели-ширпотреба,
экономно уставленной предметами, сочетаю-щими в себе качества функциональные
и эстетические, с очень небольшими отклонениями, соответствовавшими
представлениям о хорошем вкусе любого городского жителя при условии, если он
ходит в кино, иногда летает самолетами, просматривает газе-ты и телевизор,
два или три раза за свою жизнь побывал в опере и в любом музее, кроме
исторического, и не держит в доме кошек в количестве больше двух
одновременно.
Я спросил у нее, будет ли она пить чай или кофе, и отпра-вился на кухню
поставить чайник; вернувшись, я обнаружил, что она уже сидит в кресле и
задумчиво улыбается, глядя на небольшой пластмассовый пульт дистанционного
управления комбайном на столике перед нею, о котором до сегодняшнего вечера
мне было известно, пожалуй, все, кроме способности вспы-хивать "огнем
нежданных эпиграмм", очевидно, чудесным обра-зом, впервые проявившейся за
время моего кратковременного пребывания на кухне.
Она засмеялась, когда я об этом сообщил, и ее смех прозву-чал
удивительно волнующе и нежно, сразу же сделав еще более мягким неяркий свет,
сгладив все неровности на кресле, которые я ощущал непрерывно, с того
момента, как сел напротив нее, шеей и локтем, и дополнив музыку новыми
нотками, позволив-шими вдруг почувствовать всю красоту ее и необычность.
Я сварил кофе и, осадив с помощью нескольких капель хо-лодной воды
гущу, налил его в чашки и принес в комнату. Я спросил, не режет ли ей глаза
свет торшера, стоящего напро-тив нее у тахты, и она, улыбнувшись, сказала,
что режет. Она улыбнулась еще раз, когда я небрежно спросил, не хочет ли она
выпить с кофе рюмочку коньяка, и сказала, что хочет.
Мы сидели друг против друга в полутемной комнате, нето-ропливо беседуя,
пили кофе с коньяком и слушали музыку. Это оказалось на редкость приятным
занятием - разговаривать с ней, и видеть ее, и вместе с тем знать, что все
идет как надо, без досадных неожиданностей, чувствовать себя человеком,
единолично направляющим события и спокойно ожидающим подхо-дящего момента,
когда нужно сделать следующий шаг.
- Пора, - воспользовавшись паузой, неожиданно сказала она, глядя на
меня с улыбкой, в которой я на этот раз явственно увидел иронию, даже скорее
легкую насмешку.
- Что пора? - спросил я, не имея никакого представления о том, какой
последует ответ, но почему-то уже отчетливо пони-мая, что услышу что-то
неожиданное и неприятное.
- Наверное, танцевать, - сказала она. - Я ведь сужу по записям
твоего магнитофона. Сперва шла музыка успокаиваю-щая, я бы сказала,
умиротворяющая, располагающая к общению с людьми, а теперь пошел очень