"К.Икскуль. Невероятное для многих, но истинное происшествие " - читать интересную книгу автора

чувствовать такие вещи живо воскресило во мне представление прежней жизни, и
чувство глубокой грусти как бы о чем-то утраченном охватило меня (замечу
здесь, к слову, что чувство это осталось после описываемого мною события
навсегда при мне).
Желание вернуться к прежней жизни, хотя до этой поры в ней не было
ничего особенно скорбного, ни на минуту не шевельнулось во мне; меня
нисколько не тянуло, ничто не влекло к ней.
Приходилось ли вам, читатель, видеть пролежавшую некоторое время в
сыром месте фотографию? Рисунок на ней сохранился, но от сырости он выцвел,
облинял и, вместо определенного красивого изображения, получилась какая-то
сплошная бледно-рыжеватая муть. Так обесцветилась для меня жизнь, превратясь
тоже в какую-то сплошную водянистую картинку, и таковою остается она в моих
глазах и по ныне.
Как и почему почувствовал я это сразу - не знаю, но только она ничем не
влекла меня; испытанный мной ранее ужас от сознания моего разобщения с
окружающим миром теперь почему-то утратил для меня свое странное значение; я
видел, например, сестру и понимал, что не могу сообщаться с ней, но это
нисколько не тяготило меня; я довольствовался тем, что сам вижу ее и знаю
все о ней; во мне даже не явилось, как прежде, желания заявить как-нибудь о
своем присутствии.
Впрочем и не до того было. Чувство стеснения заставляло меня все больше
и больше страдать. Мне казалось, что меня словно жмут какими-то тисками, и
ощущение это все усиливалось; я, со своей стороны, не оставался пассивным,
делал что-то, боролся ли, стараясь освободиться от него, или делал усилия,
не освобождаясь, как-нибудь сладить, одолеть его - определить не могу, помню
только, что мне становилось все тесней и тесней, и, наконец, я потерял
сознание.


Глава 24

Очнулся я уже лежащим в больничной палате на койке.
Открыв глаза, я увидел себя окруженным чуть не целой толпой
любопытствующих, или, выражаясь иначе: с напряженным вниманием наблюдавших
меня лиц.
У самого моего изголовья, на придвинутом табурете, стараясь сохранить
свое обычное величие, сидел старший врач; его поза и манеры, казалось,
говорили, что все это, мол, вещь обыкновенная, и ничего тут нет
удивительного, а между тем в его устремленных на меня глазах так и сверкало
напряженное внимание и недоумение.
Младший доктор - тот уже безо всякого стеснения буквально впился в меня
глазами, словно стараясь просмотреть меня всего насквозь.
У ног моей койки, одетая в траурное платье, с бледным, взволнованным
лицом, стояла сестра моя, подле нее - зять, из-за сестры выглядывало более
других спокойное лицо больничной сиделки, а еще дальше за ней виднелась уже
совсем перепуганная физиономия нашего молодого фельдшера.
Придя окончательно в себя, я прежде всего приветствовал сестру; она
быстро подошла ко мне, обняла меня и заплакала.
- Ну, батенька, и задали же вы нам жару! - со свойственным молодости
нетерпением поделиться поскорее пережитыми необычайными впечатлениями и