"Илья Ильф, Евгений Петров. Прошлое регистратора ЗАГСа" - читать интересную книгу автора

- Не подымешь! - шептали Ипполит с Пыхтеевым-Какуевым.
Савицкий с красной мордочкой и взмокшими нахохленными волосами
продолжал напрягаться у фикуса.
Вдруг произошло самое ужасное. Савицкий оторвался от фикуса и спиною
налетел на колонну красного дерева с золотыми ложбинками, на которой стоял
мраморный бюст Александра I, Благословенного. Бюст зашатался, слепые глаза
царя укоризненно посмотрели на мигом притихших гимназистов, и
Благословенный, постояв секунду под углом в сорок пять градусов, кинулся
головой вниз, как пловец в реку. Падение императора имело роковые
последствия. От лица царя отделился сверкающий рафинадный кусок, в котором
гимназисты с ужасом узнали нос. Холодея, товарищи подняли бюст и поставили
его на прежнее место. Первым убежал Пыхтеев-Какуев.
- Что же теперь будет, Воробьянинов? - спросил Савицкий.
- Это не я разбил, - быстро ответил Ипполит.
Он покинул актовый зал вторым. Оставшись один, Савицкий, не надеясь ни
на что, пытался водворить нос на прежнее место. Нос не приставал. Тогда
Савицкий пошел в уборную и утопил нос в дыре.
Во время "греческого" в третий класс вошел директор "Сизик". Сизик
сделал греку знак оставаться на месте и произнес ту же самую речь, которую
он только что произносил по очереди в пяти старших классах. У директора не
было зубов.
- Гошпода, - заявил он, - кто ражбил бюшт гошударя в актовом жале?
Класс молчал.
- Пожор! - рявкнул директор, обрызгивая слюною зубрил, сидящих на
передних партах.
Зубрилы преданно смотрели в глаза Сизика. Взгляд их выражал горькое
сожаление о том, что они не знают имени преступника.
- Пожор! - повторил директор. - Имейте в виду, гошпода, что ешли в
чечение чаша виновный не шожнаеча, вешь клаш будет оштавлен на второй год.
Те же, которые шидят второй год, будут ишключены.
Третий класс не знал, что Сизик говорил о том же самом во всех классах,
и поэтому его слова вызвали страх.
Конец урока прошел в полном смятении. Грека никто не слушал. Ипполит
смотрел на Савицкого.
- Сизик врет, - говорил Савицкий грустно, - пугает. Нельзя всех
оставить на второй год.
Пыхтеев-Какуев плакал, положив голову на парту.
- А мы-то за что? - кричали зубрилы, преданно глядя на грека.
- Ну, дети, дети, дети! - взывал грек.
Но паника только увеличивалась. Плакал уже не один Пыхтеев-Какуев.
Доведенные до отчаяния зубрилы рыдали. Звонок, возвестивший конец урока,
прозвучал среди взрывов всеобщего отчаяния.
Зубрила Мурзик прочел молитву после учения: "Благодарим тебя,
создателю", - икая от горя.
После урока Савицкий, не добившись никакого толку от заплаканного
Пыхтеева-Какуева, пошел искать Ипполита, но Ипполита нигде не было.
На другой день Савицкий был исключен из гимназии. Пыхтеев-Какуев
получил тройку из поведения с предупреждением и вызовом родителей. Родитель,
мелкопоместный владетель, приехал на бегунках, запряженных неподкованной
лошадкой, и после разговора с директором утащил сына в шинельную, где и