"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

Холм этот - и дорожки вокруг - излюбленное место для выгула собак из
окрестных домов. Я прогуливался там каждый ясный вечер, хотя у меня нет
собаки. Небо легко окрашивало снег, и он, казалось, становился теплее. Я
медленно смотрел по сторонам, подолгу заглядывая в кружевной воздух
деревьев. Если пес, погнавшись за брошенной хозяином цацкой, попадал в
места, где снег по брюхо, его галоп взрывался пушистой вспышкой.
В иные воскресенья на этот собачий холм, кряхтя и запинаясь, как божья
коровка по бело-наливному яблочному боку, выбиралась смешно разукрашенная
незабудками "Победа". Из нее и с багажника на крыше двое юношей в спортивных
куртках выгружали разные приспособления и части оснастки, среди которых
главным был длинный рулон шелковой ткани (высовывавшиеся из-под надкрыльев
кончики крыльев). Через некоторое время прихотливых приготовлений с пыхом и
гудом взрывалась вулканом горелка, и неровно расправленная на снегу ткань
начинала степенно набухать в колышущийся шар, который, став наконец тугим,
слегка подрагивал от сдерживаемой тяги полета на крепких стропах.
В несколько приемов собиралась и прилаживалась легкая корзина из
алюминиевых планок и веревочного макраме. К этому времени с дорожек бульвара
и россыпью из близлежащих домов к вершине холма стягивалась любопытная толпа
зрителей. Некоторые, собираясь полетать, несли в руках захваченные из дому
бинокли и подзорные трубы.
И вот однажды (в общем-то, ради этого и еще одного "однажды",
случившегося месяца три спустя после выписки из больницы, я и стал
рассказывать) в этой толпе появился бледный, как оттепельный снег, очень
высокий человек, настоящий Гулливер. Его, казалось, совершенно не
интересовали происходившие приготовления. Он стоял с непокрытой головой,
твердо глядя на серебряный шар темными, влажными, как из глубины дурного
сна, глазами. Молотый перец щетины оттенял, присыпав, резкие скулы. Упорный
подбородок прижимал скрещенную у горла полоску кашне.
Мне захотелось съесть бублик, я спустился с холма, зашел в булочную и
вернулся обратно, когда все уже было готово, вспомогательная горелка
потушена - и теперь стыла, шипя, на сером талом пятне снега.
Полет стоил двести рублей, и юноши-воздухоплаватели ждали, когда
найдутся желающие разделить между собой цену и тесноту корзины.
Он подошел к ним и сказал, что хотел бы полететь один. Ему стали что-то
объяснять и показали, как устроен стравливающий клапан. Расплатившись, он
забрался в корзину, выпрямился - и задел взглядом меня.
Стропы отпустили, шар стал подниматься, сдерживаемый одним страховочным
тросом. Он не смотрел вниз, он твердо смотрел прямо перед собой и, казалось,
поднимал глазами то, что видит; но то, что видело его, оставалось внизу,
пренебреженным.
Когда страховка, упруго дрогнув, исчерпала себя, он был все еще
различим, хотя и поднялся раз в семь выше всего в округе - и, возможно, уже
мог различить: и площадь трех вокзалов с каланчевско-спасской петлей вокруг,
и изгиб Яузы, и даже стопки кремлевских соборов, - и было видно, что еще
чуть-чуть, и тройка точечных белых голубей, запущенных под недавний гомон и
свист с балкона соседнего дома и едва различимо барахтавшихся, кружа, как
глазные мушки, в размытом солнечном пятне на самом донышке белесого неба,
станет так достижима, что - если захочешь - можно скормить им с руки
несколько бубличных крошек...
Но вдруг что-то стряслось.