"Александр Иличевский. Бутылка (Повесть о стекле)" - читать интересную книгу автора

(Часам к одиннадцати все подчистую вымирало, будто в комендантский час.
К тому ж иногда в полдень мне становилось... странно, если не сказать
страшно: бывало, по делу позарез надо наружу выйти, но не могу - знобко мне,
жутко аж до жмурок. Как в месте разбойничьем ночью. Хотя и свету полно, а
жуть такая - прямо дыхалку спирает: все отчего-то мне мерещилось чудовище
полуденное по переулкам где-то - бродит прозрачно, тяжело, огромно...)
Людишки шевелиться начинали только на закате - и то лишь на последней
его фазе, когда тень от углового дома доползала до самого конца улицы -
вроде как конь длинной шеей до корма в стойле, - и воздух становился совсем
розовым.
Дом мой был выложен из толстенного кубика - известняка, пористого, с
россыпью ракушек на срезе, и кое-где сине-перламутровых, как куриные
желудочки, "чертовых пальцев", - так что внутри было прохладно. Спал я здесь
же - в заднике конторки, где был санузел и пазуха вроде чулана с тюфяком и
оконцем в две раскрытые ладони; в окошке этом жил по утрам - на солнце
нежной зеленью в прожилках - шершавый лист инжира, росшего в заднем дворике:
муравей иногда приходил топиться от жажды - в капельке млечного сока на
полюсе плода, день за днем в полный рост наливавшегося от самого черенка,
будто шар воздушный от горелки.
Обедал я обычно наверху, во втором этаже - у соседки-гадалки.
Болгарская цыганка, толстая добрая Надя держала у себя дома гадательное
заведение - по хиромантии и Таро. Приходили к ней регулярно одни и те же
клиенты. (Однажды глядя привычно на куцую их вереницу, каждый вечер
переминавшуюся у винтовой лестницы, ведшей к
Наде, я подумал, что нужда в услугах гадалки - что-то вроде страсти по
частному психоаналитику, вроде дыромоляйства, только гаданье - более честная
все-таки деятельность, чем лженаука - психоаналитика.)
Обвыкшись друг с другом, мы с Надей стали добрыми соседями. Кормила она
меня за грош - овощной южной вкуснятиной. Сама заквашивала брынзу (крошево
сычуга, растираемое в ладони, драгоценно ссыпалось в молочный жбан, как
намытое золото в множительную реторту).
Драхмы-лепты мои брала нехотя - говорила, что я ей сполна отплачиваю
своим обществом (на деле - пустой и ленивой болтовней в ответ на расспросы
про заморские страны советской жизни). Только вот мучила меня Надя немного
сводничеством, которое, увы, было у нее в крови.
Покормит-покормит - и, как следующее блюдо, достает нежно альбом с
фотками. Я и смотреть уж потом боялся - такие там все крокодилы были:
бровастые, с веерами-цветочками, шарфиками, глазищами...
А Надя все мне альбомчик подсовывает, новеньких там расхваливает. А
пока нахваливает - варит кофе, раскладывает пенку ложечкой, разливает и
приговаривает с умыслом: вот, мол, тебе кофе мой - ночи чернее, ада жгуче,
слаще любви...
Однако с любовью мне на Кипре долго что-то не фартило. Ходил по
кофейням, по пляжам, как призрак в предвкушении воплощения, - ни одной так и
не нашлось, чтоб сумела меня отвлечь. Все жена мне где-то рядом прозрачно
мерещилась. Да я уж и забыл, что она мне женою когда-то была - так... образ
некий.
Правда, был все-таки случай. Неподалеку от конторки моей девка одна на
углу стояла. Мало было что-то у нее клиентов, несмотря что ко всем прохожим
подряд, кроме баб, липла. Да все какие-то старенькие ей попадались. Уйдет с