"Александр Иличевский. Бутылка (Повесть о стекле)" - читать интересную книгу автора

что так просто пробрался. Ну, я и повел их на те развалины, ход им через
подвал показал.
Отпустили, чуть раскумекав, еще спасибо сказали, что лаз открыл. Так
что ничего страшного. Даже с плюсом у меня вышло это путешествие к туркам:
потому как в катакомбах, когда спичкой в одном месте чиркнул
- ахнул, отколупал кусок фрески тут же - размером с ладонь. Там сюжет
забавный - девушка голая, с водопадом волос ниже попы - переворачивает вверх
дном здоровенный пифос, будто кастрюльку какую,
- а из горшка к ней выбирается юноша, тоже совсем голый. С улыбкой.
А вокруг них, надо сказать, совсем не любовная обстановочка - по
периметру, полустерто, но все ж различить - битва кипит: девушки на лошадях
круговую оборону от всадников держат - с мечами все, один ранен пикой,
другой без башни уже - и тетка какая-то его срубленную голову уже к седлу
приторочила. В общем, повезло. Очень художественная попалась мне находка:
тела и лошади на фреске переплетены были в настолько подвижный рисунок - что
не оторваться.
Еще мне в Никосии кофе очень понравился - все никак я не мог после
"успокоительного" отойти, всю дорогу ходил сомнамбулой, глушил кофе,
чтоб проснуться. Крепкий, сладкий, с солью-перцем. Такой ядреный, что с
каждым глотком сердце - прыг-скок - и выше, выше в грудину, аж под горлом
уже толчется... Как-то раз расчувствовался я и похвалил кофе хозяину
кофейни - тот расплылся:
- Кофе, - говорит, - должен быть черен, как ночь, горяч - как ад, и
сладок, как любовь...
В общем, проторчал я в Ларнаке худо-бедно три года без малого. И то
дело. Подзаработал немного, а под конец - обогатился даже. Только чуть не
помер при этом. Но хранил Всевышний - по случаю. Тут вот в чем дело.
Конторка, где я аферил, была совсем маленькой комнатушкой - восемь на
семь по улице Исофокла. Первый этаж, вход прямо с улицы - под неброской
вывеской; окошко одно пыльное, бамбуковые жалюзи, стойка перед задником; в
нем - стул, секретер, с крышкой надвижной, на нем
- дырокол, бутылка та самая - маленькой стелой, папки, факс-телефон,
кассовая наборная печать да книжка какая-нибудь или ксерокс научной статьи.
Назади, на стене - карта Средиземноморья, лист с расписанием рейсов и -
кусок той фрески Никосийской, приделанный гвоздем к стене, в толстой рамке.
Торговал я также билетами и на морские круизы, но больше - на паромы
местного назначенья. Чаще всего покупали оптом - два деляги: палубные места
на Хайфу за ночь - и вечером обратно. Закупались они редко - вперед на
две-три недели; звонили прежде - чтоб я поспел, в свою очередь, вызволить
резервацию в мореходстве - и присылали днем позже курьера, которому я
выдавал пачку выписанных безымянных - самых дешевых, палубных билетов. Так
что времени у меня было навалом, и торчал я у себя совершенно один - никто
никогда ко мне не совался.
Летом на улицу днем старался не выходить: жара стояла такая, что
прогулка по риску сравнима была с выходом в открытый космос. В жару жизнь в
городе начиналась чуть свет - вообще затемно: еще на ощупь открывались
жалюзи мастерских, у фруктовых лавок с сонной руганью под нос происходила
расстановка товара - стукали на прилавок ящики, расчехляли весы и кассы,
танцевально поскрипывали тачки зеленщиков, роскошно везших на мягком, шинном
ходу вороха овощей в росе обильной, как в брильянтах.