"Владимир Ильин. Пока молчат оракулы" - читать интересную книгу автора

видать, мало учили...
- С петшки на шесток тебе только пригат, - поддержал белоруса Плетка.
- Ну откуда же я знал, что подвернется этот долбаный пень?! -
мученически простонал Глазов.
- Какой-какой пень? - сразу поинтересовался Эсаулов. Даргинец был
убежден, что все зло идет от невоздержанности людей на язык, и исполнял в
нашем взводе обязанности нештатного устного цензора.
- Везет мне вечно как утопленнику! - продолжал сетовать Саша.
- О, эшселенте! - воскликнул Флажелу и полез за пазуху за своим
комп-нотом. - Русский язык: много интересных выражений!
- Между прочим, милитар Глазов, - вступил в разговор изящный
(несмотря на свои сто двадцать с гаком килограммов живого веса) одессит
Канцевич, - если бы такое чепэ имело место быть "а ля гер", то мы должны
были бы убрать тебя без шума и пыли, чтобы ты не затруднял нам выполнение
боевого задания.
- Это как? - не понял Глаз.
- А очень просто: "чинарик выплюнул и выстрелил в упо-ор!", - с
высотцовской хрипотцой пропел-процитировал Одессит.
Тут мои воины загалдели все разом, обсуждая, как именно следовало бы
"убрать" Глазова. Молчал лишь сибиряк Гаркавка - чем он мне всегда и был
симпатичен.
- Тихо, черти, - сказал я. - Сделаем так. Гаркавка и Свирин
уничтожают все планер-парашюты. Абакалов и Гувх несут Глазова на
плащ-палатке. Через каждые четверть часа их будут сменять другие.
Передвигаться будем в максимально возможном темпе, разговаривать и курить
без моей команды запрещаю.
Последняя фраза предназначалась для Рамирова, потому что ребята и так
знали, как следует вести себя на задании.
- Все ясно? - помедлив, осведомился я.
Всем, как всегда, было все ясно.
Через несколько минут мы гуськом углубились по тропинке в лес.
Впереди шел я с комп-планшетом в режиме "локатор". За мной следовали
Эсаулов, Гаркавка и португалец. Абакалов и Аббревиатура тащили
простынно-бледного Глазова. Наше шествие замыкали Ромпало, Канцевич и
Свирин. Рамиров шагал в самом хвосте цепочки, и я с невольным злорадством
представил себе, как через полчаса он взмолится, чтобы мы не мчались во
всю прыть.
Однако незаметно пролетели десять минут, двадцать, полчаса, час, а
наш "сопровождающий" все молчал. Я увеличил темп, но Рамиров и не думал
отставать. Он передвигался так буднично и размеренно, будто шел по
Елисейским Полям.
Между тем, по моему лицу поползли горячие капли пота, под ложечкой
назревало неприятное ощущение - будто под ребра сунули автоматный ствол и
так и оставили его там - а лицо Рамирова оставалось сухим и безмятежным.
И тогда я понял, что ошибся в оценке его выносливости. Очень может
быть, что он - из числа каких-нибудь трое- или пятиборцев...
Мы шли, и казалось: никогда не кончится непроглядная темень вокруг, и
создавалось впечатление, что развесистые лапы елей, жесткие, как кулаки,
ветви берез и колючие заросли кустарника стараются как можно больнее
отхлестать нас по лицу и как можно больше затруднить марш-бросок.