"Наталия Ипатова. Король забавляется (Король-Беда и красная ведьма - 2)" - читать интересную книгу автора

Рэндалла это заворожившее ее навеки золотое сияние, но теперь это уже не
были чистые жар и свет расплавленного металла. Теперь это было
вещественное золото: сила, распределявшая людей в поле своего действия
подобно тому, как полюса магнита распределяют меж собою мелкую железную
стружку, была силой именно того рода, что создается только золотом. Как
будто он и всегда-то был статуей из драгоценного металла, пластичной и
подвижной в момент отливки, но по мере остывания понемногу цепеневшей.
Теперь, чтобы покорять людей, ему уже не требовалось увлекать их
собственным примером, грудью на меч. Достаточно просто сыпать золото
горстями. Или даже просто маняще сиять впереди, в дымке, вроде морковки
перед ослиным носом. Будучи человеком разумным, так он и поступал. Но
Аранте все казалось, будто бы это для других, что меж ними двумя все иначе.
Хотя ей ли не знать, с какой легкостью он отставлял в сторону надоевших
любовниц. Ради нее - в один день. Были времена, когда она ценила его
обращенную к ней резкость как свидетельство того, что они вместе давно и
неразрывно, как супруги. Пока не заподозрила, что кроме резкости и
ценить-то ничего не осталось. Но по здравом размышлении она приходила к
выводу, что к ней его привлекла в первую очередь особенность ее крови и
заключенная в ней сила, а вовсе не тот факт, что у нее имеются в наличии
глаза, губы, грудь... И, возможно, он таки перемудрил тогда со своей
магией, связав их обоих чувством, от которого немыслимо отвязаться.
Хотя... она ведь могла попытаться спровоцировать Рэндалла на ревность.
Во всяком случае, когда мэтр Уриен наклонялся над ее плечом, опираясь
рукой о ее столик и с преувеличенным вниманием разглядывая ее школярские
каракули, его близость определенно ее волновала. Подсознание здоровой
молодой женщины отмечало его крупную кость и тот много говорящий
воображению факт, что книгу, которую она тащит, прижимая к груди обеими
руками, он легко удерживает на раскрытой ладони; его едва уловимый
притягательный мужской запах и то, что щеки его выбриты всегда до
гладкости шелка... в этом хотелось убедиться; высокий костистый лоб с
намечающейся морщинкой мудрости - горизонтальной, в противовес
вертикальной морщинке хмурости. Некоторые сравнивают людей и собак. В этом
смысле Уриен Брогау был чистокровным догом. И щенком он, наверное, был
большелапым. И вообще говоря, хотелось знать, что он думает о ней там, под
своим молчанием.
С другой стороны, его опять же можно было рассматривать как товарища по
несчастью. Ему запрещено было пить вино, брать в руки оружие, ездить
верхом на жеребцах, и в числе прочего - все те же самые вполне
определенные плотские радости, в отношении которых приходилось
воздерживаться ей самой. Только в ее случае наложенные ограничения были
хоть как-то оправданны, в то время как его монашеские обеты казались ей
полнейшим бредом и издевательством над элементарным крестьянским
здравомыслием, всегда слагавшим лучшие мужские образцы - на племя.
Как любая, она наслышана была о тайных монашеских сроках и едва терпела
это лицемерное, слащавое и подлое племя, отвечавшее к тому же ей полной
взаимностью. Ее вышеупомянутое здоровое подсознание они непременно
поспешили бы назвать греховной женской похотью. Но с Уриеном Брогау
понятие порока не вязалось. В нем не было ничего лицемерного или
слащавого. Скорее она поставила бы рядом с его именем слово "интрига". Он
обладал достаточным умом и силой, чтобы вести собственную партию. Но,