"Уильям Айриш. Срок истекает на рассвете" - читать интересную книгу автора

никогда не застревали, никогда не замирали, никогда не играли с ней злых
шуток. Они работали на нее, все двигались и двигались - вперед и вперед дюйм
за дюймом, чтобы освободить ее, выпустить отсюда. Это были часы, да, часы на
башне Парамоунт на противоположном конце Нью-Йорка, на углу Седьмой авеню и
Сорок третьей улицы. Часы были похожи на лицо, как и все часы. Но у них было
лицо друга. Странный друг для стройной рыжеволосой девушки двадцати двух
лет! Но именно он помогал. Смешно!..
Она видела своего друга и из комнатки, где жила, из окна меблированного
дома, если вставала на стул и вытягивала шею, хотя оттуда еще дальше до
часов. Но оттуда в бессонные ночи друг казался бесстрастным наблюдателем: ни
"за" нее, ни "против". А здесь, в этом беличьем колесе, в этом круговороте -
с восьми вечера до часу ночи, - он помогал ей.
Она с надеждой посмотрела на часы через плечо партнера, и они сказали
ей: "Без десяти. Худшее позади. Ты стисни зубы - и не успеешь оглянуться..."
- Здесь довольно много народу...
Какой-то миг она не могла понять, откуда пришли эти слова, - настолько
далеки были ее мысли от окружающего. Потом она сосредоточила свое внимание
на ноле, который кружил ее в этот момент.
О, он еще и разговаривать хочет?! Ну, с этим она справится. Кстати, ему
потребовалось больше времени, чем многим другим, чтоб решиться. Он танцевал
с ней третий или четвертый раз подряд: ей показалось, что этот цвет костюма
уже довольно долго находился перед ее отсутствующим взглядом. Хотя она не
могла сказать с уверенностью: она никогда не прилагала усилий, чтоб отличить
их одного от другого. Этот, наверное, молчаливый или застенчивый тип, потому
и заговорил не сразу.
- Ды.
Короче она не сумела произнести этот слог. Она бы его тогда совсем
проглотила. Он попытался снова:
- Здесь всегда так много народу?
- Нет, после закрытия здесь пусто.
Ну и ладно, пусть он на нее так смотрит. Она не обязана быть с ним
приветливой. Она обязана только танцевать с ним. Его десять центов
оплачивали лишь работу ее ног, а не вокальные упражнения,
В зале притушили свет. Так всегда делали перед последним танцем.
Выключали верхний свет, и танцующие фигуры двигались, как шаркающие
привидения. Это должно размягчать посетителей, отправлять их на улицу с
ощущением, что они провели время здесь, наверху, наедине с кем-то. И все -
за десять центов и бумажный стаканчик лимонада...
Она почувствовала, что он немного откинул голову и пристально
рассматривает ее, пытаясь понять, почему она такая. Она отвела взгляд.
Пустыми глазами смотрела она - пристально, упорно - на сверкающие блестки,
бесконечно мелькающие по стенам и потолку. Их разбрасывал зеркальный шар,
крутящийся под потолком.
Смотрит ей в лицо, чтоб узнать, почему она такая. Там он не найдет
ответа. Почему бы ему тогда не заглянуть во все театральные агентства
города, откуда еще не ушел ее призрак, напряженно сидящий спозаранку на
первом от двери стуле? Там должен остаться ее дух - столько раз она бывала
там! Или почему бы не заглянуть в артистические уборные низкопробного кабаре
на Ямайка-роуд - единственное место, где она получила работу, но должна была
бросить ее раньше, чем начались репетиции ревю: она оказалась настолько