"Наталья Иртенина. Главы из романа 'По касательной'" - читать интересную книгу автора

на защиту достопримечательности городской архитектуры. Клин клином
вышибают. Так-то!
"Памятник" оказался трибуной для публичных упражнений в ораторском
искусстве. Доступ свободный - для всех желающих. Можно заранее расклеить
афишки по городу, но обычно пламенное красноречие выступающих само собирает
толпу благодарных слушателей. Ди выразила восхищение архаикой здешних
нравов и обычаев. Уйа от удовольствия нежно порозовел - от макушки до
пяток.
Потом они осмотрели ничем не примечательную двухэтажную коробочку
лиловой расцветки, где устраивались судебные турниры, в результате коих
выносились решения по тяжбам и распрям населения.
Потом Уйа благоговейно указал Ди на совсем уж неказистую , песочного
окраса каракатицу с узкими окнами-бойницами. Без подсказки Ди сочла бы это
длинное, невысокенькое строеньице общественным гаражом или конюшнями при
ипподроме. Оказалось иначе. Оказалось, это святая святых города - здание
местного парламента и хранилище законодательного артефакта - Большой
Амбарной Книги. Ди хотела было спросить, каким заблудившимся ветром занесло
в столь отдаленные эфирные края это человеческое, слишком человеческое
представление о парламентской системе власти - суетное, тяжеловесное,
небеспорочное, - но не успела этого сделать.
Завершился наконец-таки финальный матч лиги чемпионов. "Рапс" и его
болельщики праздновали победу. Улицы мало-помалу начали оглашаться
счастливыми воплями, и радостное оживление потекло со всех сторон.
Ди во все глаза пялилась на аборигенов, как-то сразу и во множестве
заполонивших уличные пространства. Уйа, восторженно пискнув, принялся
метаться от одного собрата к другому (Ди все никак не могла решить: души -
они братья или сестры?) и алчно выспрашивать подробности. Его охотно
посвящали в самомалейшие детали, заново переживая острые моменты игры.
Ди, игнорируя футбольный дискурс, изумленно обегала взглядом лица
проходивших мимо аборигенов. Через несколько минут заполошных скачек по
бесчисленным физиономиям она готова была поклясться, что у нее кружится
голова. Хотя и сознавала, что головы в полном смысле слова она сейчас
лишена.
Аборигены были все на одно лицо. Десятки копий Уйа фланировали по
улице - кто степенно, с достоинством, а кто вприпрыжку, с высунутым от
возбуждения языком. Сам Уйа вскоре потерялся в этом озерце близнецов -
какое-то время Ди еще отлавливала в толпе то там, то тут его приметную
салатную одежку, но потом и та слилась с общей бледной пестротой нарядов.
Ди попыталась вжаться в стену дома - ей стало казаться, что если
сейчас ее затянет в этот водоворот корпускулов, она и сама в нем
потеряется, общая безликость окончательно сотрет ее, обратит в пустышку, в
такого же болванчика...
Ну конечно! Ди осенило. Болванчики! Вернее, болванки. Всего лишь
заготовки, из которых только рукою мастера может быть создано что-то
стоящее, со своим лицом, со своей индивидуальностью. Но как раз этого-то
они и лишены! Мастер забыл о них, и вот они пылятся на складе, отлеживают
бока и чахнут в простодушной уверенности, что они - само совершенство.
Благие небеса! Да ведь они тщеславятся своей невоплощенностью, эти
безликие, самодовольные души. Нет - душонки. Вечные неродившиеся младенцы.
А мастер-то, мастер кто?