"Наталья Иртенина. Праздник синего ангела" - читать интересную книгу автора

* * *

Десять часов вечера. На улице начинает темнеть. В доме напротив
ковригинского окна больные расходятся по палатам и укладываются спать. Их
не нужно подгонять - они знают правила. В тихом отделении, где живут
спокойные и мирные сумасшедшие, заведенный порядок никогда не нарушается.
Покорные своей судьбе пациенты со всем согласны, все принимают безропотно.
В бывших гостиничных номерах стоят от двух до четырех кроватей, в
каждой комнате - отдельный туалет с умывальником. Когда все утихают, по
палатам проходит дежурная медсестра - проверяет окна, чтобы были закрыты, и
гасит свет. За тридцать лет решетки на окнах проржавели, кое-где их не было
вовсе. Лет восемь назад в здании проводился косметический ремонт -
подправили выщербленные временем стены, залатали дыры в потолках, где-то
вставили новые оконные рамы - да так и оставили их без решеток. Никаких
инцидентов с выпрыгиванием больных из окон за это время не было. Да если бы
и были - беда невелика: максимум третий этаж, вокруг - высокая стена,
ворота на запоре. Захочешь, не сбежишь.
На втором этаже в этот вечер дежурила Анна Ильинична - глуповатая, но
исполнительная медсестра, любящая поработать языком и с больными и с
посетителями, поделиться новостями, которых у нее всегда в запасе было
немало. Недоброжелатели прицепили к ней прозвище - "сорока". Но она не
обижалась, наоборот, смеялась, когда слышала его, даже сама называла себя
так: "А вот и ваша сорока, принесла подарочки на хвосте". И вскоре прозвище
это стало ласкательным, да и сама Анна Ильинична умела нравиться людям,
находить ключик к любому человеку, каким бы мрачным мизантропом он ни был,
поэтому недоброжелателей со временем становилось все меньше. Больные ее
любили, она располагала к себе даже совсем невменяемых, потерявших всякий
контакт с миром, своей лаской и почти материнской нежностью.
Она уже почти закончила привычный вечерний обход своих подопечных, но
в одной из палат задержалась. Там находился только один человек. По
распоряжению главврача его держали в изоляции от других больных - он
никогда не выходил из палаты. Но не потому, что его не выпускали, - в
первые месяцы его выводили на прогулку насильно два санитара,
предусмотрительно надев на него смирительную рубашку. Но любой контакт с
другими больными или персоналом клиники вызывал у него новые приступы
болезни, поэтому со временем его оставили в покое. К регулярным посещениям
сестер и врачей он постепенно привык и реагировал на них спокойно, без
первоначальной агрессии.
- Что ж, вы, голубчик Иван Иванович, не ложитесь? Поздно уже, спать
пора. Устали, поди, целый день в окно глядеть.
Пять лет она задавала ему один и тот же вопрос, но он никогда не
отвечал ни ей, никому вообще - он молчал. Он молчал все эти годы, не
произносил ни слова, ни звука. Только в самом начале своей больничной
жизни, первые несколько месяцев он говорил - бессвязно и отрывочно. Но
привыкнув к больничной обстановке и смирившись, он замолчал. К нему никто
никогда не приходил. Основным его занятием было сидение у окна. Он смотрел,
не отрываясь на заоконный пейзаж - всегда один и тот же, только менявший
сезонную атрибутику: посаженые в ряд тополя, за ними стена, за стеной